Жилъ старикъ со старухою, жили они очень бѣдно. Въ одно время старикъ пошелъ въ лѣсъ, дрова рубить и нашелъ голубой жерновъ, да пѣтушка съ золотымъ гребешкомъ; принесъ все это старикъ домой, давай пѣтушка кормить, а жерновомъ молоть, и такой этотъ былъ жерновъ, что самъ муку мололъ и изъ четверти—десять дѣлалъ. Въ одно время къ этому старику попросился ночевать баринъ; увидѣлъ онъ у старика такой дорогой жерновъ да и говоритъ старику:—Продай мнѣ свой голубой жерновъ.—Нѣтъ, говоритъ старикъ, не продамъ, себѣ нуженъ.—«Ладно, думаетъ проѣзжій баринъ, не продашъ, такъ я его украду у тебя. Вотъ ночью когда всѣ спали, онъ всталъ тихонько съ постели, взялъ жерновъ, да и долой со двора. Проснулись старикъ со старухою, схватились—нѣтъ ни жернова, ни проѣзжаго, тутъ они и завыли.—Не плачте, говоритъ имъ пѣтушокъ,
Жил старик со старухою, жили они очень бедно. В одно время старик пошёл в лес дрова рубить и нашёл голубой жернов да петушка с золотым гребешком. Принёс всё это старик домой, давай петушка кормить, а жерновом молоть, и такой этот был жернов, что сам муку молол и из четверти — десять делал. В одно время к этому старику попросился ночевать барин. Увидел он у старика такой дорогой жернов да и говорит старику:
— Продай мне свой голубой жернов.
— Нет, — говорит старик, — не продам, себе нужен. «Ладно», — думает проезжий барин, — «не продашь, так я его украду у тебя». Вот ночью, когда все спали, он встал тихонько с постели, взял жернов да и долой со двора. Проснулись старик со старухою, схватились — нет ни жернова ни проезжего, тут они и завыли.
— Не плачьте, — говорит им петушок
