А нашъ Суворовъ тотчасъ борзымъ въ погоню псомъ…»
Остановился Рыковъ; тутъ кушанье явилось
Четвертое; при этомъ дверь съ боку отворилась.
Тутъ новая особа, прекрасна и мила,
Всеобщее вниманье, взошедши, привлекла
Осанкой и уборомъ; всѣ гости дружно встали.
Ея не зналъ Тадеушъ, но всѣ, какъ видно, знали.
Шелкъ розоваго платья станъ гибкій облекалъ,
И граціозно формы корсетъ обрисовалъ;
Узоры кружевные ей шейку оттѣнили,
Въ рукавчикахъ короткихъ открыты руки были;
Хоть и не жарко было, въ рукахъ у ней сверкалъ,
Дрожа, златистый вѣеръ и искры разсыпалъ.
Была у ней головка вся въ локоны завита,
И розовою лентой красиво перевита:
А брилліантъ изъ пуклей сверкалъ, полуприкрытъ,
Какъ, сквозь лучи кометы, звѣзда порой блеститъ.
Уборъ чрезъ мѣру пышный, и многіе шептали,
Что въ будни и въ деревнѣ онъ кстати былъ едва-ли.
Хоть платье и коротко — не видно башмачка:
Она скользила быстро, привѣтствуя слегка
Все общество поклономъ; она пройти желала
Туда, гдѣ гостью мѣсто пустое ожидало;
Но это было трудно: рядъ четырехъ скамей,
По недостатку креселъ, весь занятъ былъ, и ей
Перескочить пришлось бы, но ловко межъ скамьями
Она юркнуть съумѣла, скользнула межъ гостями,
Какъ шаръ на билліардѣ скользитъ въ бѣгу своемъ,
Нечаянно за что-то задѣла и потомъ,
Немного покачнувшись, слегка облокотилась
На юношу, съ улыбкой любезной извинилась
И, наконецъ, усѣлась межъ дядею и имъ,
Но ничего не ѣла; лишь вѣеромъ своимъ,
Играя граціозно, обмахиваться стала;
Она то складки кружевъ брабантскихъ оправляла,
То локоны оправивъ, порой ея рука
Держала кончикъ ленты, играя имъ слегка.
Минуты ужъ четыре, какъ разговоръ порвался.
Сперва чуть слышный шепотъ тихонько раздавался,
Но говоръ оживился, и на концѣ стола
А наш Суворов тотчас борзым в погоню псом…»
Остановился Рыков; тут кушанье явилось
Четвертое; при этом дверь с боку отворилась.
Тут новая особа, прекрасна и мила,
Всеобщее вниманье, взошедши, привлекла
Осанкой и убором; все гости дружно встали.
Её не знал Тадеуш, но все, как видно, знали.
Шелк розового платья стан гибкий облекал,
И грациозно формы корсет обрисовал;
Узоры кружевные ей шейку оттенили,
В рукавчиках коротких открыты руки были;
Хоть и не жарко было, в руках у ней сверкал,
Дрожа, златистый веер и искры рассыпал.
Была у ней головка вся в локоны завита,
И розовою лентой красиво перевита:
А бриллиант из пуклей сверкал, полуприкрыт,
Как, сквозь лучи кометы, звезда порой блестит.
Убор чрез меру пышный, и многие шептали,
Что в будни и в деревне он кстати был едва ли.
Хоть платье и коротко — не видно башмачка:
Она скользила быстро, приветствуя слегка
Все общество поклоном; она пройти желала
Туда, где гостью место пустое ожидало;
Но это было трудно: ряд четырех скамей,
По недостатку кресел, весь занят был, и ей
Перескочить пришлось бы, но ловко меж скамьями
Она юркнуть сумела, скользнула меж гостями,
Как шар на бильярде скользит в бегу своем,
Нечаянно за что-то задела и потом,
Немного покачнувшись, слегка облокотилась
На юношу, с улыбкой любезной извинилась
И, наконец, уселась меж дядею и им,
Но ничего не ела; лишь веером своим,
Играя грациозно, обмахиваться стала;
Она то складки кружев брабантских оправляла,
То локоны оправив, порой её рука
Держала кончик ленты, играя им слегка.
Минуты уж четыре, как разговор порвался.
Сперва чуть слышный шепот тихонько раздавался,
Но говор оживился, и на конце стола
