на родинѣ. Въ людей борьбы духъ вселялъ надежды, бѣдные чувствовали себя въ его присутствіи богатыми. Въ богадѣльнѣ, госпиталѣ, тюрьмѣ, въ притонахъ нищеты,—вездѣ, гдѣ только человѣкъ не закрывалъ дверей передъ духомъ, онъ разсыпалъ свои благословенія и поучалъ Скруджа.
Если только все это совершилось въ одну ночь, то ночь эта была очень длинна,—казалось, что она вмѣстила въ себя много рождественскихъ ночей. Странно было то, что въ то время, какъ Скруджъ оставался такимъ, какимъ былъ, духъ, видимо, старѣлъ. Замѣтивъ въ немъ эту перемѣну, Скруджъ однако ничего не сказалъ о ней до того момента, какъ они вышли изъ дома, гдѣ была дѣтская вечеринка. Тутъ, оставшись наединѣ съ духомъ подъ открытымъ небомъ, онъ вдругъ замѣтилъ, что волосы духа стали сѣдыми.
— Развѣ жизнь духовъ такъ коротка?—спросилъ Скруджъ.
— Моя жизнь кончится сегодня ночью.
— Такъ для тебя эта ночь послѣдняя!—воскликнулъ Скруджъ.
— Да, конецъ мой нынче въ полночь. Часъ мой близокъ. Слушай.
Въ этотъ моментъ часы пробили три четверти двѣнадцатаго.
— Прости за нескромный вопросъ,—сказалъ Скруджъ, внимательно присматриваясь къ одеждѣ духа.—Я вижу подъ твоей одеждой что-то странное, тебѣ несвойственное. Нога это или лапа?
— Какъ будто лапа,—печально отвѣтилъ духъ.
Изъ складокъ его одежды вышло двое дѣтей, несчастныхъ, забитыхъ, страшныхъ, безобразныхъ и жалкихъ. Возлѣ ногъ духа они стали на колѣни, цѣпляясь за полы его плаща.
