щекотали, и въ припадкѣ такого смѣха соскакивалъ съ дивана и топалъ ногами.
— Угадала, знаю, Фредъ, что это,—воскликнула, наконецъ, полная дѣвушка, сестра племянницы Скруджа, разразившись такимъ же смѣхомъ.—Знаю!
— Что?—воскликнулъ Фредъ.
— Вашъ дядя Скруджъ.
Она угадала. Всѣ были въ восторгѣ. Нѣкоторые, впрочемъ, замѣтили, что на вопросъ: «Медвѣдь ли это?» надо было отвѣтить «Да», а отрицательный отвѣтъ повелъ къ тому, что отвлекъ мысли отъ Скруджа, хотя многіе и думали о немъ.
— Мы ужъ достаточно повеселились по его милости,—скѣзалъ Фредъ.—Въ благодарность за это удовольствіе выпьемъ за его здоровье. Вотъ стаканъ глинтвейна. Итакъ: «За здоровье дяди Скруджа!»
— Прекрасно! За здоровье дяди Скруджа!—воскликнули всѣ.
— Желаемъ ему радостно встрѣтить праздникъ! Каковъ бы ни былъ старикъ Скруджъ, мы желаемъ ему счастливаго Новаго года!—сказалъ племянникъ Скруджа.
Незамѣтно для самого себя дядя Скруджъ сдѣлался такъ веселъ, и на душѣ у него стало такъ радостно, что онъ, если бы духъ не торопилъ его, съ удовольствіемъ отвѣтилъ бы тостомъ всѣмъ присутствующимъ, которые и не подозрѣвали, что онъ находится среди нихъ. Но все исчезло раньше, чѣмъ племянникъ Скруджа договорилъ послѣднія слова. Скруджъ и духъ снова уже были въ пути.
Чего, чего они ни видали въ своихъ долгихъ странствованіяхъ! Они посѣтили множество домовъ, всюду принося счастье; останавливались у кроватей больныхъ—и духъ облегчалъ ихъ страданія, тѣ же, которые были въ чужихъ странахъ, чувствовали себя, благодаря ему, какъ
