были одѣты по-праздничному. Старикъ пѣлъ рождественскую пѣснь, и его голосъ изрѣдка выдѣлялся среди воя вѣтра, разносясь въ безплодной пустынѣ.
То была старинная пѣсня, которую онъ пѣлъ еще мальчикомъ; время отъ времени всѣ голоса сливались въ одинъ хоръ. И всякій разъ, когда они возвышались, старикъ становился бодрѣе и радостнѣе, и смолкалъ, какъ только они упадали.
Духъ недолго оставался въ этомъ мѣстѣ и, приказавъ Скруджу держаться за его одежду, полетѣлъ надъ болотомъ. Но куда онъ спѣшилъ? Не къ морю ли? Да, къ морю. Оглянувшись назадъ, Скруджъ съ ужасомъ увидѣлъ конецъ суши, рядъ страшныхъ скалъ; онъ былъ оглушенъ неистовымъ гуломъ волнъ, которыя крутились, бушевали и ревѣли среди черныхъ пещеръ, выдолбленныхъ ими, и такъ яростно грызли землю, точно хотѣли срыть ее до основанія. Но на мрачной грядѣ подводныхъ скалъ въ нѣсколькихъ миляхъ отъ берега, гдѣ весь годъ бѣшено билось и кипѣло море, стоялъ одинокій маякъ. Множество морскихъ водорослей прилипало къ его подножію, и буревѣстники, рожденные морскимъ вѣтромъ, какъ водоросли—морской водой, поднимались и падали вокругъ него, подобно волнамъ, которыхъ они чуть касались крыльями.
Но даже и здѣсь два человѣка, сторожившіе маякъ, развели огонь, который сквозь оконце въ толстой стѣнѣ проливалъ лучъ свѣта на грозное море. Протянувъ другъ другу мозолистыя руки надъ грубымъ столомъ, за которымъ они сидѣли съ кружками грога, они поздравляли другъ друга съ праздникомъ: тотъ, который былъ старше и лицо котораго отъ суровой непогоды было покрыто рубцами, какъ лица фигуръ на носахъ старыхъ кораблей, затянулъ удалую пѣсню, звучавшую, какъ буря.
Снова понесся духъ надъ чернымъ взволнованнымъ моремъ, все дальше и дальше, пока, нако-
