— А какъ велъ себя маленькій Тайни-Тимъ?—спросила мистрисъ Крэтчитъ, подшучивая надъ легковѣріемъ Боба, послѣ того какъ онъ долго цѣловался съ дочерью.
— Прекрасно,—сказалъ Бобъ.—Это золотой ребенокъ. Онъ становится задумчивымъ отъ долгаго одиночества и по-моему ему приходятъ въ голову неслыханныя вещи. Когда мы возвращались, онъ разсказалъ мнѣ, что люди въ церкви при видѣ его убожества съ радостью вспомнили о Рождествѣ, и о томъ, кто исцѣлилъ хромыхъ и слѣпыхъ. Все это Бобъ говорилъ съ дрожью въ голосѣ и волненіемъ, которое еще болѣе усилилось, когда онъ выражалъ надеждъ, что Тайни-Тимъ будетъ здоровъ и крѣпокъ.
По полу раздался проворный стукъ его костыля, и не успѣли сказать и одного слова, какъ Тайни-Тимъ вмѣстѣ съ своимъ братомъ и сестрой вернулся къ своему столу, стоявшему возлѣ камина,—какъ разъ въ то время, когда Бобъ, засучивъ рукава (Бѣднякъ! Онъ воображалъ, что ихъ возможно износить еще болѣе!) составлялъ въ глиняномъ кувшинѣ какую-то горячую смѣсь изъ джина и лимоновъ, которую, размѣшавъ, онъ поставилъ на горячее мѣсто на каминѣ. Петръ и два маленькихъ Крэтчита отправились за гусемъ, съ которымъ скоро торжественно и вернулись.
Съ появленіемъ гуся началась такая суматоха, что можно было подумать, что гусь самая рѣдкая птица изъ всѣхъ пернатыхъ—чудо, въ сравненіи съ которымъ черный лебедь самая заурядная вещь. И дѣйствительно, гусь былъ большой рѣдкостью въ этомъ домѣ.
Заранѣе приготовленный въ кастрюлькѣ соусъ мистриссъ Крэтчитъ нагрѣла до того, что онъ шипѣлъ, Петръ во всю мочь хлопоталъ съ картофелемъ, миссъ Белинда подслащивала яблочный соусъ, Марта вытирала разогрѣтыя тарелки. Взявъ Тайни-Тима, Бобъ посадилъ его за столъ
