а потому, когда колоколъ пробилъ часъ, никто не явился, его охватила сильная дрожь. Прошло пять, десять минутъ, четверть часа,—ничего не случилось. Скруджъ продолжалъ лежать на своей постели, освѣщаемый потокомъ какого-то красноватаго свѣта, тревожившаго его своей непонятностью гораздо болѣе, чѣмъ появленіе двѣнадцати духовъ,—лежалъ до тѣхъ поръ, пока часы не пробили часъ. Порой у него возникало опасеніе,—не происходитъ ли ужъ въ этотъ моментъ рѣдкій случай самосгоранія, но и это мало утѣшало его, такъ какъ и въ этомъ онъ не былъ твердо убѣжденъ.
Однако онъ, наконецъ, остановился на той самой простой мысли, которая намъ съ вами, читатель, пришла бы въ голову раньше всего. А ужъ это такъ всегда бываетъ: человѣкъ въ чужой бѣдѣ гораздо находчивѣе и отлично знаетъ, что надо дѣлать.
Итакъ, говорю я, Скруджъ, наконецъ, рѣшилъ, что источникъ и разгадка этого таинственнаго свѣта находится въ сосѣдней комнатѣ, откуда, повидимому, и исходилъ свѣтъ. Когда эта мысль окончательно овладѣла имъ, онъ тихо всталъ и въ туфляхъ подошелъ къ двери.
Въ ту минуту, когда Скруджъ взялся за скобку, чей-то странный голосъ назвалъ его по имени и приказалъ ему войти.
Онъ повиновался.
Въ томъ, что это была его собственная комната не могло быть ни малѣйшаго сомнѣнія, но съ ней произошла изумительная перемѣна. Стѣны и потолокъ были задрапированы живой зеленью, производя впечатлѣніе настоящей рощи; на каждой вѣтви ярко горѣли блестящія ягоды. Кудрявыя листья остролиста, омелы, плюща отражали въ себѣ свѣтъ, точно маленькія зеркала, разсѣянныя повсюду. Въ трубѣ камина взвивалось огромное свистящее пламя, какого эти прокопченные камни никогда не знали при Скруджѣ и Марли
