Трудно себѣ представить ту стремительность, съ какою друзья бросились на улицу со ставнями. Вы не успѣли бы сказать: разъ, два, три, какъ уже ставни были на своихъ мѣстахъ, вы не дошли бы еще до шести, какъ ужъ были заложены болты, вы не досчитали бы до двѣнадцати, какъ молодцы уже вернулись въ контору, дыша, точно скаковыя лошади.
— Ну!—закричалъ Феззивигъ, съ удивительной ловкостью соскакивая со стула возлѣ высокой конторки.—Убирайте все прочь, чтобы было какъ можно больше простора. Гопъ! Гопъ, Дикъ! Живѣй, Эбензаръ!
Все долой! Все было сдѣлано въ одно мгновеніе. Все, что возможно, было мгновенно убрано и исчезло съ глазъ долой. Полъ былъ подметенъ и политъ водой, лампы оправлены, въ каминъ подброшенъ уголь, и магазинъ сталъ уютенъ, тепелъ и сухъ, точно бальный залъ.
Пришелъ скрипачъ съ нотами, устроился за конторкой и загудѣлъ, какъ полсотня разстроенныхъ желудковъ. Пришла мистриссъ Феззивигъ, сплошная добродушная улыбка. Пришли три дѣвицы Феззивигъ, цвѣтущія и хорошенькія. Пришли шесть юныхъ вздыхателей съ разбитыми сердцами. Пришли всѣ молодые люди и женщины, служившіе у Феззивига. Пришла служанка со своимъ двоюроднымъ братомъ, булочникомъ. Пришла кухарка съ молочникомъ, закадычнымъ пріятелемъ ея брата. Пришелъ мальчишка, живущій въ домѣ черезъ улицу, котораго, какъ думали, хозяинъ держалъ впроголодь. Мальчишка старался спрятаться за дѣвочку изъ сосѣдняго дома, уши которой доказывали, что хозяйка любила драть ихъ. Всѣ вошли другъ за другомъ—одни застѣнчиво, другіе смѣло, одни—ловко, другіе неуклюже; одни толкая, другіе таща другъ друга; но всѣ, какъ никакъ, все-таки вошли. И всѣ разомъ, всѣ двадцать паръ, пустились танцовать, выступая впередъ, отступая назадъ, продѣлывая, па-
