при жизни упустилъ столько благопріятныхъ случаевъ, чтобы творить благо? Однако я былъ такимъ, именно такимъ.
— Но ты всегда былъ отличнымъ дѣльцомъ,—сказалъ Скруджъ, начиная примѣнять слова духа къ самому себѣ.
— Дѣльцомъ!—воскликнулъ духъ, снова ломая руки.—Счастье человѣческое должно было быть моей дѣятельности, любовь къ ближнимъ, милосердіе, кротость и доброжелательство—на это, только на это должна была бы быть направлена она. Дѣла должны были бы быть только каплей въ необъятномъ океанѣ моихъ обязанностей.
И онъ вытянулъ цѣпь во всю длину распростертыхъ рукъ, точно она была причиной его теперь уже безполезной скорби, и снова тяжко уронилъ ее.
— Теперь, на исходѣ года,—продолжалъ онъ,—мои мученія стали еще горше. О, зачѣмъ я ходилъ въ толпѣ подобныхъ мнѣ съ опущенными глазами и не обратилъ ихъ къ благословенной звѣздѣ, приведшей волхвовъ къ вертепу нищихъ! Развѣ не было вертеповъ нищихъ, къ которымъ ея свѣтъ могъ привести и меня!
Пораженный Скруджъ, слушая это, задрожалъ всѣмъ тѣломъ.
— Слушай, слушай меня,—вскричалъ духъ,—срокъ мой кратокъ.
— Я слушаю,—сказалъ Скруджъ,—но прошу тебя, Яковъ, не будь такъ жестокъ ко мнѣ и говори проще.
— Какъ случилось, что я являюсь передъ тобой въ такомъ образѣ, я не знаю. Я ничего не могу сказать тебѣ объ этомъ. Много, много дней я пребывалъ невидимымъ возлѣ тебя.
Эта новость была не весьма пріятна Скруджу. Онъ отеръ потъ со лба.
— Наказаніе мое было еще тяжелѣе отъ этого,—продолжалъ духъ.—Сегодня ночью я здѣсь затѣмъ, чтобы предупредить тебя, что ты, Эбен-
