ступалъ границы нашей мѣняльной норы, оставаясь безучастнымъ ко всему, что было внѣ ея. Теперь же передо мной лежитъ утомительный путь.
Всякій разъ, какъ Скруджъ задумывался, онъ имѣлъ обыкновеніе закладывать руки въ карманы брюкъ. Обдумывая то, что сказалъ духъ, онъ сдѣлалъ это и теперь, но не всталъ съ колѣнъ и не поднялъ глазъ.
— Ты должно быть не очень торопился,—замѣтилъ Скруджъ тономъ дѣлового человѣка, но покорно и почтительно.
— Да,—сказалъ духъ.
— Ты умеръ семь лѣтъ тому назадъ,—задумчиво сказалъ Скруджъ.—И все время странствуешь?
— Да,—сказалъ духъ,—странствую, не зная отдыха и покоя, въ вѣчныхъ терзаніяхъ совѣсти.
— Но быстро ли совершаешь ты свои перелеты?—спросилъ Скруджъ.
— На крыльяхъ вѣтра,—отвѣтилъ духъ.
— Въ семь лѣтъ ты могъ облетѣть бездны пространства,—сказалъ Скруджъ.
Услышавъ это, духъ снова испустилъ вопль и такъ страшно зазвенѣлъ цѣпью въ мертвомъ молчаніи ночи, что полицейскій имѣлъ бы полное право обвинить его въ нарушеніи тишины и общественнаго спокойствія.
— О, плѣнникъ, закованный въ двойныя цѣпи,—воскликнулъ призракъ,—и ты не зналъ, что потребны цѣлые годы непрестаннаго труда существъ, одаренныхъ безсмертной душой для того, чтобы на землѣ восторжествовало добро. Ты не зналъ, что для христіанской души на ея тѣсной земной стезѣ жизнь слишкомъ коротка, чтобы сдѣлать все добро, которое возможно? Не зналъ, что никакое раскаяніе, какъ бы продолжительно оно ни было, не можетъ вознаградить за прошедшее, не можетъ загладить вины того, кто
