— Рабъ суеты земной, человѣкъ,—воскликнулъ духъ,—вѣришь ли ты въ меня?
— Вѣрю,—сказалъ Скруджъ.—Я долженъ вѣрить. Но зачѣмъ духи блуждаютъ по землѣ? Зачѣмъ они являются мнѣ?
— Такъ должно быть,—возразилъ призракъ,—духъ, живущій въ каждомъ человѣкѣ, если этотъ духъ былъ скрытъ при жизни, осужденъ скитаться послѣ смерти среди своихъ близкихъ и друзей и—увы!—созерцать то невозвратно потерянное, что могло дать ему счастье.
И тутъ призракъ снова испустилъ вопль и потрясъ цѣпью, ломая свои безтѣлесныя руки.
— Вы въ цѣпяхъ,—сказалъ Скруджъ, дрожа.—Скажите, почему?
— Я ношу цѣпь, которую сковалъ при жизни,—отвѣтилъ духъ.—Я ковалъ ее звено за звеномъ, ярдъ за ярдомъ. Я ношу ее по своему доброму желанію. Неужели ея устройство удивляетъ тебя?
Скруджъ дрожалъ все сильнѣе и сильнѣе.
— Развѣ ты не желалъ бы знать длину и тяжесть цѣпи, которую ты носишь,—продолжалъ духъ.—Она была длинна и тяжела семь лѣтъ тому назадъ, но съ тѣхъ поръ сдѣлалась значительно длиннѣе. Она очень тяжела.
Скруджъ посмотрѣлъ вокругъ себя, нѣтъ ли и на немъ желѣзнаго каната въ пятьдесятъ или шестьдесятъ саженъ, но ничего не увидѣлъ.
— Яковъ,—воскликнулъ онъ.—Старый Яковъ Марли! Скажи мнѣ что-нибудь въ утѣшеніе. Яковъ!
— Это не въ моей власти,—отвѣтилъ духъ.—Утѣшеніе дается не такимъ людямъ, какъ ты, и исходитъ отъ вѣстниковъ иной страны, Эбензаръ Скруджъ! Я же не могу сказать и того, что хотѣлъ бы сказать. Мнѣ позволено очень немногое. Я не могу отдыхать, медлить, оставаться на одномъ и томъ же мѣстѣ. Замѣть, что во время моей земной жизни я даже мысленно не пере-
