только мущина; хотя женщина и не отставала отъ мущины въ томъ, что касалось пріобрѣтенія собственности и денегъ (дочь получала одинакую долю наслѣдства съ братьями, мать — одинакую долю наслѣдства съ дѣтьми), но она всегда и неизбѣжно принадлежала семейству, а не общинѣ, и въ этомъ семействѣ неизбѣжно находилась въ подчиненности: дочь подчинялась отцу, жена — мужу[1], лишившаяся отца, незамужняя женщина — своимъ ближайшимъ родственникамъ мужескаго пола, и этимъ родственникамъ, а не царю была подсудна. Но внутри дома мать семейства была не служанкой, а госпожей. Она не занималась ни молотьбой зерноваго хлѣба ни кухонной стряпней, которыя, по римскімъ понятіямъ, были дѣломъ челяди, а посвящала себя только надзору за служанками и своему веретену, которое было для женщины тѣмъ же, чѣмъ былъ плугъ для мущины[2]. Римскій народъ такъ же цѣльно и глубоко сознавалъ нравственнныя обязанности родителей къ дѣтямъ,
- ↑ Это правило имѣло силу не въ одномъ только старинномъ религіозномъ бракѣ [matrimonium confarreatione]: хотя гражданскій бракъ [matrimonium consensu] и не предоставлялъ мужу власти собственника над женою, но юридическiя понятія о формальной передачѣ женщины мужчинѣ [coemptio] по давности владѣнія [usus] примѣнялись въ этомъ случаѣ и давали мужу возможность современемъ пріобрѣсть право собственності надъ женой. Пока онъ не пріобрѣлъ этого права, то-есть пока не истекъ срокъ давности, женщина, — такъ же какъ и при позднѣйшихъ бракосочетаніяхъ съ causae probatio, — была не uxor, а pro uxore; до болѣе полнаго развитія законодательства у Римлянъ сохранялось въ силѣ правило, что жена, не находившаяся во власти мужа, была ненастоящей женой, а лишь считалась за таковую [uxor tantum modo habetur. Цицеронъ, Top. 3, 14].
- ↑ Не лишнимъ будетъ привести содержаніе слѣдующей надписи, хотя она и принадлежитъ къ гораздо позднѣйшей эпохѣ. Камень говоритъ: „Странникъ, моя речь будетъ не длинна: остановись и прочти ее. Здѣсь подъ некрасивой гробницей покоится красивая женщина. Родители называли ее Клавдіей; она всей душой любила своего мужа; родила ему двухъ сыновей; одного изъ нихъ оставила послѣ себя на землѣ, другаго схоронила въ нѣдрахъ земли. Она была привѣтлива въ рѣчахъ, имѣла благородную поступь, была заботливой хозяйкой и пряла. Я кончилъ, иди“. Едва-ли не болѣе знаменателенъ тотъ фактъ, что въ римскихъ надгробныхъ надписяхъ умѣнье прясть шерсть нерѣдко упоминается въ числѣ чисто-нравственныхъ достоинствъ. Orelli, 4639: optima et pulcherrima, lanifica pia pudica frugi casta domiseda. — Orelli 4681: modestia probitate pudicitia obsequia lanificio diligentia fide parsimilisque cetereis probeis feminis fuit. Надгробная надпись Туріи 1, 30: domestica bona pudicitae, opsequi, comitatis, facilitatis, lanificiis [tuis adsiduitatis, religionis] sine superstitione, ornatus non conspiciendi, cultus modici.
только мужчина; хотя женщина и не отставала от мужчины в том, что касалось приобретения собственности и денег (дочь получала одинаковую долю наследства с братьями, мать — одинаковую долю наследства с детьми), но она всегда и неизбежно принадлежала семейству, а не общине, и в этом семействе неизбежно находилась в подчинённости: дочь подчинялась отцу, жена — мужу[1], лишившаяся отца, незамужняя женщина — своим ближайшим родственникам мужского пола, и этим родственникам, а не царю была подсудна. Но внутри дома мать семейства была не служанкой, а госпожой. Она не занималась ни молотьбой зернового хлеба ни кухонной стряпнёй, которые, по римским понятиям, были делом челяди, а посвящала себя только надзору за служанками и своему веретену, которое было для женщины тем же, чем был плуг для мужчины[2]. Римский народ так же цельно и глубоко сознавал нравственнные обязанности родителей к детям,
- ↑ Это правило имело силу не в одном только старинном религиозном браке [matrimonium confarreatione]: хотя гражданский брак [matrimonium consensu] и не предоставлял мужу власти собственника над женою, но юридические понятия о формальной передаче женщины мужчине [coemptio] по давности владения [usus] применялись в этом случае и давали мужу возможность со временем приобресть право собственности над женой. Пока он не приобрёл этого права, то есть пока не истёк срок давности, женщина, — так же как и при позднейших бракосочетаниях с causae probatio, — была не uxor, а pro uxore; до более полного развития законодательства у Римлян сохранялось в силе правило, что жена, не находившаяся во власти мужа, была не настоящей женой, а лишь считалась за таковую [uxor tantum modo habetur. Цицерон, Top. 3, 14].
- ↑ Не лишним будет привести содержание следующей надписи, хотя она и принадлежит к гораздо позднейшей эпохе. Камень говорит: „Странник, моя речь будет не длинна: остановись и прочти её. Здесь под некрасивой гробницей покоится красивая женщина. Родители называли ее Клавдией; она всей душой любила своего мужа; родила ему двух сыновей; одного из них оставила после себя на земле, другого схоронила в недрах земли. Она была приветлива в речах, имѣла благородную поступь, была заботливой хозяйкой и пряла. Я кончил, иди“. Едва ли не более знаменателен тот факт, что в римских надгробных надписях уменье прясть шерсть нередко упоминается в числе чисто-нравственных достоинств. Orelli, 4639: optima et pulcherrima, lanifica pia pudica frugi casta domiseda. — Orelli 4681: modestia probitate pudicitia obsequia lanificio diligentia fide parsimilisque cetereis probeis feminis fuit. Надгробная надпись Турии 1, 30: domestica bona pudicitae, opsequi, comitatis, facilitatis, lanificiis [tuis adsiduitatis, religionis] sine superstitione, ornatus non conspiciendi, cultus modici.
