шимъ достояніемъ. По бѣдности своего художественнаго развитія Лаціумъ стои́тъ почти на одномъ уровнѣ съ тѣмі народами, у которыхъ не было никакой культуры, а въ Элладѣ съ неимовѣрной быстротой развились изъ религіозныхъ представленій миѳъ и внѣшнія формы культа и изъ этихъ послѣднихъ тотъ дивный міръ поэзіи и ваянія, которому уже не встрѣчается въ исторіи ничего подобнаго. Въ Лаціумѣ, и въ общественной жизни и въ частной, не было никакого могущества, кромѣ того, которое пріобрѣталось мудростью, богатствомъ и силой, а въ удѣлъ Эллинамъ досталась способность сознавать вдохновляющее могущество красоты, быть въ чувственно-идеальной мечтательности слугою прекраснаго друга-отрока и снова находить въ таинственныхъ пѣснопѣніяхъ божественнаго пѣвца свое утраченное мужество. — Такимъ образомъ обѣ націи, въ лицѣ которыхъ древность достигла своей высшей ступени, были столько-же различны одна отъ другой, сколько схожи по своему происхожденію. Преимущества Эллиновъ надъ Италiйцами болѣе ясно бросаются въ глаза и оставили послѣ себѣ болѣе яркій отблескъ; но въ богатой сокровищницѣ италійской націи хранились: глубокое сознаніе всеобщаго въ частномъ, способность отдѣльныхъ личностей къ самоотреченiю и искренняя вѣра въ своихъ собственныхъ боговъ. Оба народа развились односторонне и потому оба развились вполнѣ. Только мелкодушное тупоуміе способно поносить Аѳинянина за неумѣнье организовать его общину такъ, какъ она была организована Фабіями и Валеріями, или Римлянина за неумѣнье ваять, какъ Фидій и писать, какъ Аристофанъ. Самой лучшей и самой своеобразной чертой въ характерѣ греческаго народа и было именно то, что онъ не былъ въ состояніи перейти отъ національнаго единства къ политическому, не замѣнивъ вмѣстѣ съ тѣмъ свое государственное устройство деспотической формой правленія. Идеальный міръ прекраснаго былъ для Эллиновъ все и даже до нѣкоторой степени восполнялъ для нихъ то, чего имъ въ дѣйствительності недоставало; если въ Элладѣ иногда и проявлялось стремленіе къ національному объединенію, то оно всегда исходило не отъ непосредственныхъ политическихъ факторовъ, а отъ игръ и искуствъ: только состязанія на олимпійскихъ играхъ, только пѣсни Гомера и трагедіи Еврипида соединяли Элладу въ одно цѣлое. Напротивъ того, Италіецъ рѣшительно отказывался отъ произвола ради свободы и научался повиноваться отцу для того, чтобъ умѣть повиноваться государству. Если при такой покорности могли пострадать отдѣльныя личности и могли заглохнуть въ людяхъ ихъ лучшіе природные задатки, за то эти люди пріобрѣтали такое отечество и проникались такою къ нему любовью, какихъ никогда не знали Греки, — за то между всѣми культурными народами древности, они достигли, — при основанномъ на самоуправленіи государственномъ устройствѣ, — такого національнаго единства, которое въ концѣ-концевъ подчинило имъ и раздробившееся эллинское племя и весь міръ.
шим достоянием. По бедности своего художественного развития Лациум стои́т почти на одном уровне с теми народами, у которых не было никакой культуры, а в Элладе с неимоверной быстротой развились из религиозных представлений миф и внешние формы культа и из этих последних тот дивный мир поэзии и ваяния, которому уже не встречается в истории ничего подобного. В Лациуме, и в общественной жизни и в частной, не было никакого могущества, кроме того, которое приобреталось мудростью, богатством и силой, а в удел эллинам досталась способность сознавать вдохновляющее могущество красоты, быть в чувственно-идеальной мечтательности слугою прекрасного друга-отрока и снова находить в таинственных песнопениях божественного певца своё утраченное мужество. — Таким образом обе нации, в лице которых древность достигла своей высшей ступени, были столько же различны одна от другой, сколько схожи по своему происхождению. Преимущества эллинов над италийцами более ясно бросаются в глаза и оставили после себе более яркий отблеск; но в богатой сокровищнице италийской нации хранились: глубокое сознание всеобщего в частном, способность отдельных личностей к самоотречению и искренняя вера в своих собственных богов. Оба народа развились односторонне и потому оба развились вполне. Только мелкодушное тупоумие способно поносить афинянина за неумение организовать его общину так, как она была организована Фабиями и Валериями, или римлянина за неумение ваять, как Фидий и писать, как Аристофан. Самой лучшей и самой своеобразной чертой в характере греческого народа и было именно то, что он не был в состоянии перейти от национального единства к политическому, не заменив вместе с тем своё государственное устройство деспотической формой правления. Идеальный мир прекрасного был для эллинов всё и даже до некоторой степени восполнял для них то, чего им в действительности недоставало; если в Элладе иногда и проявлялось стремление к национальному объединению, то оно всегда исходило не от непосредственных политических факторов, а от игр и искусств: только состязания на олимпийских играх, только песни Гомера и трагедии Еврипида соединяли Элладу в одно целое. Напротив того, италиец решительно отказывался от произвола ради свободы и научался повиноваться отцу для того, чтобы уметь повиноваться государству. Если при такой покорности могли пострадать отдельные личности и могли заглохнуть в людях их лучшие природные задатки, зато эти люди приобретали такое отечество и проникались такою к нему любовью, каких никогда не знали греки, — зато между всеми культурными народами древности, они достигли, — при основанном на самоуправлении государственном устройстве, — такого национального единства, которое в конце концов подчинило им и раздробившееся эллинское племя и весь мир.
