изъ племенъ одинъ народъ, а изъ народовъ единый міръ. Какъ въ наше время контрасты цивилизованныхъ націй стушевываются въ нашей всемірной литературѣ и благодаря именно ей, такъ и греческая поэзія превратила узкое и эгоистическое сознаніе племеннаго родства въ сознаніе единства греческой народности, а это послѣднее — въ гуманизмъ. Но въ Лаціумѣ не было ничего подобнаго; въ Альбѣ и въ Римѣ также были поэты, но не было латинскаго эпоса и даже не было того, чего можно было скорѣе всего ожидать — латинскаго крестьянскаго катихизиса въ родѣ Гезіодовскихъ «Трудовъ и Дней». Латинскій союзный праздникъ, конечно, могъ-бы сдѣлаться такимъ же народнымъ празднествомъ Музъ, какимъ были у Грековъ истмійскія и олимпійскія игры. Къ паденію Альбы, конечно, могъ-бы примкнуть такой-же рядъ легендъ, какой образовался по случаю завоеванія Илліона, и какъ каждая латинская община, такъ и каждый знатный латинскій родъ могли бы отыскивать въ немъ или приплетать къ нему свое происхожденіе. Но не случилось ни того ни другаго и Италія осталась безъ національной поэзіи и безъ національнаго искуства. — Изъ всего сказаннаго слѣдуетъ заключить, что развитіе изящныхъ искуствъ въ Лаціумѣ было скорѣе увяданіемъ, чѣмъ расцвѣтомъ, а этотъ выводъ, несомнѣнно, подтверждается и дошедшими до насъ преданіями. Создавать зачатки поэзіи повсюду болѣе свойственно женщинамъ, чѣмъ мущинамъ; первымъ по преимуществу принадлежатъ волшебные заговоры и похоронныя пѣсни и не безъ основанія духи пѣнія — Касмены или Камены и Кармента Лаціума изображались, какъ и Музы Эллады, въ видѣ женщинъ. Но въ Элладѣ настала и такая пора, когда поэтъ замѣнилъ пѣсельницу и Аполлонъ сталъ во главѣ Музъ; а въ Лаціумѣ вовсе не было національнаго бога пѣснопѣній и даже не было въ древнемъ латинскомъ языкѣ такого слова, которое имѣло-бы значеніе слова поэтъ[1]. Тамъ могущество пѣнія проявлялось несравненно слабѣе и скоро заглохло. Занятіе изящными искуствами тамъ съ раннихъ поръ сдѣлалось достояніемъ частію женщинъ и дѣтей, частію цеховыхъ и нецеховыхъ ремесленниковъ. О томъ, что плачевныя пѣсни пѣлись женщинами, а застольныя — мальчиками, уже было замѣчено ранѣе; и религіозное молитвенное пѣніе исполнялось преимущественно дѣтьми. Музыканты принадлежали къ цеховому промыслу, а танцовщики и плакальщицы (praeficae) — къ нецеховому. Между тѣмъ какъ танцы,
- ↑ Vates значитъ прежде всего запѣвало [потому что въ такомъ смыслѣ долженъ быть понимаемъ Vates Саліевъ], а въ своемъ болѣе древнемъ употребленіи подходилъ къ значенію греческаго προϕήτης: это слово принадлежитъ къ сферѣ религіозныхъ обрядовъ, а когда впослѣдствіи стало употребляться для обозначенія поэтовъ, оно все-таки удерживало побочное значеніе Богомъ вдохновленнаго пѣвца и служителя Музъ.
из племен один народ, а из народов единый мир. Как в наше время контрасты цивилизованных наций стушевываются в нашей всемирной литературе и благодаря именно ей, так и греческая поэзия превратила узкое и эгоистическое сознание племенного родства в сознание единства греческой народности, а это последнее — в гуманизм. Но в Лациуме не было ничего подобного; в Альбе и в Риме также были поэты, но не было латинского эпоса и даже не было того, чего можно было скорее всего ожидать — латинского крестьянского катихизиса в роде гезиодовских «Трудов и Дней». Латинский союзный праздник, конечно, мог бы сделаться таким же народным празднеством Муз, каким были у греков истмийские и олимпийские игры. К падению Альбы, конечно, мог бы примкнуть такой же ряд легенд, какой образовался по случаю завоевания Иллиона, и как каждая латинская община, так и каждый знатный латинский род могли бы отыскивать в нём или приплетать к нему свое происхождение. Но не случилось ни того, ни другого и Италия осталась без национальной поэзии и без национального искусства. — Из всего сказанного следует заключить, что развитие изящных искусств в Лациуме было скорее увяданием, чем расцветом, а этот вывод, несомненно, подтверждается и дошедшими до нас преданиями. Создавать зачатки поэзии повсюду более свойственно женщинам, чем мужчинам; первым по преимуществу принадлежат волшебные заговоры и похоронные песни и не без основания духи пения — Касмены или Камены и Кармента Лациума изображались, как и Музы Эллады, в виде женщин. Но в Элладе настала и такая пора, когда поэт заменил песельницу и Аполлон стал во главе Муз; а в Лациуме вовсе не было национального бога песнопений и даже не было в древнем латинском языке такого слова, которое имело бы значение слова поэт[1]. Там могущество пения проявлялось несравненно слабее и скоро заглохло. Занятие изящными искусствами там с ранних пор сделалось достоянием частью женщин и детей, частью цеховых и нецеховых ремесленников. О том, что плачевные песни пелись женщинами, а застольные — мальчиками, уже было замечено ранее; и религиозное молитвенное пение исполнялось преимущественно детьми. Музыканты принадлежали к цеховому промыслу, а танцовщики и плакальщицы (praeficae) — к нецеховому. Между тем как танцы,
- ↑ Vates значит прежде всего запевало [потому что в таком смысле должен быть понимаем Vates Салиев], а в своем более древнем употреблении подходил к значению греческого προϕήτης: это слово принадлежит к сфере религиозных обрядов, а когда впоследствии стало употребляться для обозначения поэтов, оно всё-таки удерживало побочное значение Богом вдохновленного певца и служителя Муз.
