но съ очень раннихъ поръ обнаруживалось сильное вліяніе и этого образованія и этого искуства. У Латиновъ существовали зачатки гимнастики не въ томъ только смыслѣ, что римскій мальчикъ, какъ и всякій крестьянскій сынъ, учился управлять лошадьми и колесницей и владѣть охотничьимъ копьемъ, и что въ Римѣ каждый членъ общины былъ въ то-же время и солдатомъ; танцовальное искуство также было издревле предметомъ общественнаго попеченія, а введеніе эллинскихъ игръ рано внесло въ эту сферу сильное возбужденіе. Въ сферѣ поэзіи эллинская лирика и трагедія развились изъ такихъ-же пѣсней, какія пѣлись на римскихъ празднествахъ; латинскія пѣсни въ честь предковъ заключали въ себѣ зародыши эпоса, а маскарадные фарсы — зародыши комедіи, но и здѣсь дѣло не обошлось безъ греческаго вліянія. — Тѣмъ болѣе замѣчателенъ тотъ фактъ, что всѣ эти сѣмена или вовсе не взошли или зачахли. Физическое развитіе латинскаго юношества было крѣпкимъ и здоровымъ, но оно было далеко отъ мысли о томъ художественномъ развитіи тѣла, къ которому стремилась эллинская гимнастика. Публичныя состязанія Эллиновъ измѣнили въ Италіи не столько свои правила, сколько свою сущность. Въ нихъ должны были участвовать только граждане и это правило, безъ сомнѣнія, сначала соблюдалось и въ Римѣ, но потомъ они превратились въ состязанія между берейторами и мастерами фехтовальнаго искуства; между тѣмъ какъ доказательство свободнаго и эллинскаго происхожденія было первымъ условіемъ для участія въ греческихъ праздничныхъ играхъ, римскія игры скоро перешли въ руки вольноотпущенниковъ, чужеземцевъ и даже несвободныхъ людей. Послѣдствіемъ этого было то, что соперники-бойцы превратились въ зрителей, а о вѣнкѣ побѣдителей, который былъ по справедливости названъ гербомъ Эллады, впослѣдствіи уже не было и помину въ Римѣ. — То-же случилось съ поэзіей и съ ея сестрами. Только у Грековъ и у Нѣмцевъ есть такой источникъ пѣснопѣній, который самъ бьетъ ключомъ, а на дѣвственную почву Италіи упало лишь немного капель изъ золотой чаши Музъ. Здѣсь дѣло не дошло до настоящихъ національныхъ легендъ. Италійскіе боги были и оставались отвлеченными понятіями и никогда не возвышались или, пожалуй, никогда не унижались до настоящаго воплощенія. Точно такъ и люди, даже самые великіе и самые благородные, оставались всѣ безъ исключенія въ глазахъ Италійцевъ простыми смертными и не превращались въ мнѣніи народной толпы въ такихъ-же богоподобныхъ героевъ, какіе создавались въ Греціи страстною привязанностью къ ея прошедшему и тщательно сберегавшимися преданіями. Но важнѣе всего было то, что въ Лаціумѣ никогда не могла развиться національная поэзія. Въ томъ-то и заключается самое глубокое и самое благотворное вліяніе изящныхъ искуствъ и въ особенности поэзіи, что они раздвигаютъ границы гражданскихъ общинъ и создаютъ
но с очень ранних пор обнаруживалось сильное влияние и этого образования и этого искусства. У латинов существовали зачатки гимнастики не в том только смысле, что римский мальчик, как и всякий крестьянский сын, учился управлять лошадьми и колесницей и владеть охотничьим копьем, и что в Риме каждый член общины был в то же время и солдатом; танцевальное искусство также было издревле предметом общественного попечения, а введение эллинских игр рано внесло в эту сферу сильное возбуждение. В сфере поэзии эллинская лирика и трагедия развились из таких же песней, какие пелись на римских празднествах; латинские песни в честь предков заключали в себе зародыши эпоса, а маскарадные фарсы — зародыши комедии, но и здесь дело не обошлось без греческого влияния. — Тем более замечателен тот факт, что все эти семена или вовсе не взошли или зачахли. Физическое развитие латинского юношества было крепким и здоровым, но оно было далеко от мысли о том художественном развитии тела, к которому стремилась эллинская гимнастика. Публичные состязания эллинов изменили в Италии не столько свои правила, сколько свою сущность. В них должны были участвовать только граждане и это правило, без сомнения, сначала соблюдалось и в Риме, но потом они превратились в состязания между берейторами и мастерами фехтовального искусства; между тем как доказательство свободного и эллинского происхождения было первым условием для участия в греческих праздничных играх, римские игры скоро перешли в руки вольноотпущенников, чужеземцев и даже несвободных людей. Последствием этого было то, что соперники-бойцы превратились в зрителей, а о венке победителей, который был по справедливости назван гербом Эллады, впоследствии уже не было и помину в Риме. — То же случилось с поэзией и с её сестрами. Только у греков и у немцев есть такой источник песнопений, который сам бьет ключом, а на девственную почву Италии упало лишь немного капель из золотой чаши Муз. Здесь дело не дошло до настоящих национальных легенд. Италийские боги были и оставались отвлеченными понятиями и никогда не возвышались или, пожалуй, никогда не унижались до настоящего воплощения. Точно так и люди, даже самые великие и самые благородные, оставались все без исключения в глазах италийцев простыми смертными и не превращались в мнении народной толпы в таких же богоподобных героев, какие создавались в Греции страстною привязанностью к её прошедшему и тщательно сберегавшимися преданиями. Но важнее всего было то, что в Лациуме никогда не могла развиться национальная поэзия. В том-то и заключается самое глубокое и самое благотворное влияние изящных искусств и в особенности поэзии, что они раздвигают границы гражданских общин и создают
