политическому положенію, на осѣдлыхъ и пролетаріевъ, и возложила на первыхъ общественныя повинности, за которыми, по естественному ходу вещей, должны были слѣдовать и общественныя права. Какъ государственное устройство, такъ и вся римская военная и завоевательная политика были основаны на земледѣльческой осѣдлости; такъ какъ въ государствѣ имѣлъ значеніе только осѣдлый житель, то и война имѣла цѣлію увеличить число такихъ осѣдлыхъ членовъ общины. Покоренная община или была вынуждена совершенно слиться съ римскимъ земледѣльческимъ населеніемъ, или — если дѣло недоходило до такой крайности, — не облагалась ни военной контрибуціей ни постоянной данью, а уступала часть (обыкновенно треть) своихъ полей, на которыхъ потомъ всегда возникали жилища римскихъ земледѣльцевъ. Были и другіе народы, умѣвшіе такъ-же побѣждать и завоевывать, какъ Римляне; но ни одинъ изъ нихъ не умѣлъ подобно римскому усвоивать вновь пріобрѣтенную землю въ потѣ своего лица и вторично завоевывать плугомъ то, что было завоевано копьемъ. Что́ пріобрѣтается войной, то можетъ быть и отнято войной; но нельзя того-же сказать о завоеваніяхъ, сдѣланныхъ плугомъ; если Римляне, проигрывавшіе не мало сраженій, почти никогда не дѣлали при заключеніи мира территоріальныхъ уступокъ, то они были этимъ обязаны упорной привязанности земледѣльцевъ къ ихъ полямъ и къ ихъ собственности. Въ господствѣ надъ землей проявляется сила и частнаго человѣка и государства, а величіе Рима было основано на самомъ широкомъ и непосредственномъ владычествѣ гражданъ надъ землею и на тѣсно-сомкнутомъ единствѣ такого прочно привязаннаго къ землѣ населенія.
Уже было ранѣе (стр. 35, 65) замѣчено, что въ древнѣйшія времена пахотныя поля воздѣлывались сообща, вѣроятно по отдѣльнымъ родовымъ союзамъ, и что за тѣмъ доходъ дѣлился между отдѣльными, входившими въ родовой союзъ, семьями; дѣйствительно, между общественною запашкой и состоящей изъ родовъ общиной существуетъ тѣсная связь и даже въ болѣе позднюю пору очень часто встрѣчается въ Римѣ совмѣстное жительство и совмѣстное хозяйство совладѣльцевъ[1]. Даже изъ римскихъ юридическихъ
- ↑ Въ Италіи едва-ли когда-нибудь существовало встрѣчающееся въ германскомъ сельскомъ хозяйствѣ обыкновеніе соединять общественную обработку земли съ ея раздѣленіемъ между собственніками. Если-бы и въ Италіи, какъ въ Германіи, каждый хозяинъ считался собственникомъ особаго участка въ каждой хозяйственно-самостоятельной части общаго владѣнія, то возникшее впослѣдствіи домоводство отдѣльныхъ хозяевъ, конечно, началось-бы съ раздробленныхъ запашекъ. Но на дѣлѣ было почти совершенно противное; индивидуальныя названія римскихъ пахотныхъ участковъ (fundus Cornelianus)
политическому положению, на оседлых и пролетариев, и возложила на первых общественные повинности, за которыми, по естественному ходу вещей, должны были следовать и общественные права. Как государственное устройство, так и вся римская военная и завоевательная политика были основаны на земледельческой оседлости; так как в государстве имел значение только оседлый житель, то и война имела целью увеличить число таких оседлых членов общины. Покорённая община или была вынуждена совершенно слиться с римским земледельческим населением, или — если дело не доходило до такой крайности, — не облагалась ни военной контрибуцией, ни постоянной данью, а уступала часть (обыкновенно треть) своих полей, на которых потом всегда возникали жилища римских земледельцев. Были и другие народы, умевшие так же побеждать и завоевывать, как римляне; но ни один из них не умел подобно римскому усваивать вновь приобретённую землю в поте своего лица и вторично завоёвывать плугом то, что было завоевано копьем. Что приобретается войной, то может быть и отнято войной; но нельзя того же сказать о завоеваниях, сделанных плугом; если римляне, проигрывавшие немало сражений, почти никогда не делали при заключении мира территориальных уступок, то они были этим обязаны упорной привязанности земледельцев к их полям и к их собственности. В господстве над землёй проявляется сила и частного человека и государства, а величие Рима было основано на самом широком и непосредственном владычестве граждан над землёю и на тесно сомкнутом единстве такого прочно привязанного к земле населения.
Уже было ранее (стр. 35, 65) замечено, что в древнейшие времена пахотные поля возделывались сообща, вероятно по отдельным родовым союзам, и что затем доход делился между отдельными, входившими в родовой союз, семьями; действительно, между общественною запашкой и состоящей из родов общиной существует тесная связь и даже в более позднюю пору очень часто встречается в Риме совместное жительство и совместное хозяйство совладельцев[1]. Даже из римских юридических
- ↑ В Италии едва ли когда-нибудь существовало встречающееся в германском сельском хозяйстве обыкновение соединять общественную обработку земли с её разделением между собственниками. Если бы и в Италии, как в Германии, каждый хозяин считался собственником особого участка в каждой хозяйственно самостоятельной части общего владения, то возникшее впоследствии домоводство отдельных хозяев, конечно, началось бы с раздробленных запашек. Но на деле было почти совершенно противное; индивидуальные названия римских пахотных участков (fundus Cornelianus)
