Но это не все. Тѣ же угломѣры при своемъ дѣйствіи даютъ сознанію чувственные знаки не только о величинѣ произведеннаго ими поворота, но и о скорости, съ какою поворотъ происходитъ. Такъ, когда мы слѣдимъ глазами за летящей птицей, то чувствуемъ направление ея полета изъ угломѣрныхъ знаковъ мышечнаго чувства, а быстроту изъ скорости перемѣщенія глазъ и головы вслѣдъ за летящей птицей. Дѣло въ томъ, что мышечному чувству присущъ тягучій характеръ, видоизмѣняющійся параллельно быстротѣ сокращенія. Правда, тягучій характеръ имѣютъ и нѣкоторыя другія ощущенія, напримѣръ, звуковое или чувство боли; но эти формы даютъ сознанію только продолжительность ощущенія, а не скорость. Скорой или медленной боли нѣтъ; звукъ можетъ быть протяжный и отрывистый, но не скорый. Если же въ музыкѣ говорится о скоромъ темпѣ или про людей говорятъ, что у одного рѣчь скорая, а у другого медленная, то и здѣсь подразумѣвается собственно бо́льшая или меньшая растянутость отдѣльныхъ звуковыхъ звеньевъ мелодіи или рѣчи, или же растянутость нѣмыхъ промежутковъ между ними. Слухъ — превосходный измѣритель маленькихъ промежутковъ времени, но не можетъ измѣрять скорости, потому что звукъ не чувствуется, какъ движеніе, а скорость есть атрибутъ движенія, предполагающій одновременное чувствованіе величины и времени передвиженія. Наоборотъ, въ сокращающейся мышцѣ оба эти элемента даны разомъ и чувствуются раздѣльно.
Итакъ, насколько мысль представляетъ членораздѣльную группу въ пространствѣ или во времени, связкѣ въ чувственной группѣ всегда соотвѣтствуетъ двигательная реакція упражненнаго органа чувствъ, входящая въ составъ акта воспріятія. Помѣщаясь на поворотахъ зрительнаго, осязательнаго и другихъ формъ чувствованія, мышечное чувство придаетъ съ одной стороны впечатлѣнію членораздѣльность, съ другой связываетъ звенья его въ осмысленную группу.
Теперь остается разсмотрѣть актъ сопоставленія предметовъ мысли по сходству.
Здѣсь дѣятелями являются органы памяти. Говорю не органъ, а органы, потому что для физіолога это суть центральные придаточные снаряды къ органамъ чувствъ и всѣмъ заучиваемымъ человѣкомъ сложнымъ движеніямъ.
Какъ ни чудесно устройство животнаго тѣла вообще, но едва ли не самымъ великимъ чудомъ животной, и особенно человѣческой, организаціи является механизмъ памяти, механизмъ на томъ основаніи, что онъ работаетъ независимо отъ сознанія, разсужденія и воли по неизмѣннымъ для всѣхъ людей законамъ. Къ явленіямъ памяти мы такъ привыкли, что не удивляемся этому чуду; но стоитъ только сравнить то, что она производитъ, съ дѣятельностью какого-нибудь схожаго съ ней снаряда, выстроеннаго руками человѣка, и чудо тотчасъ же бьетъ въ глаза. Инструментъ, похожій на память, выстроенъ Эдиссономъ, и всякій конечно знаетъ, какой восторгъ возбудилъ повсюду его фонографъ, это чудо механическаго искусства. Однако въ сравненіи съ издревле извѣстнымъ инструментомъ, памятью, это современное чудо меньше чѣмъ дѣтская игрушка. Судите сами. Фонографъ регистрируетъ только звуки, а память — показанія всѣхъ чувствъ, притомъ ежеминутно всю жизнь, иногда въ теченіе ста лѣтъ, отдыхая отъ работы лишь въ часы глубокаго сна, когда у человѣка нѣтъ сновидѣній. Регистрація фонографа представляетъ въ самомъ счастливомъ случаѣ лишь болѣе или менѣе вѣрное воспроизведеніе сложныхъ звуковыхъ движеній, а память не только записываетъ свои впечатлѣнія, но еще сортируетъ ихъ цѣликомъ и частями. Записавъ впечатлѣніе, она сдаетъ его въ складъ, гдѣ хранится все записанное въ теченіе всей жизни и хранится въ такомъ порядкѣ, какому можетъ позавидовать самая благоустроенная библіотека. Впечатлѣнія отъ предметовъ и ихъ признаковъ, качествъ, состояній и взаимныхъ зависимостей заносятся въ склады въ четыре главныхъ рубрики: что предшествовало данному впечатлѣнію, что ему сопутствовало, что за нимъ слѣдовало и съ чѣмъ оно сходно, какъ цѣликомъ, такъ и частями. Соотвѣтственно этому, запись тянется въ видѣ непрерывнаго, но членораздѣльнаго чувственнаго ряда, звенья котораго соединены то случайными, то постоянными связями. При повтореніи однородныхъ впечатлѣній случайное сосѣдство, какъ не повторяющееся, въ записи большею частію не сохраняется, а постоянное фиксируется, какъ группа. Неизмѣнно существующее рядомъ съ неизмѣннымъ угломѣрнымъ знакомь въ промежуткѣ записывается, какъ пространственная группа; неизмѣнно существующее рядомъ съ измѣняющимся во времени угломѣрнымъ знакомъ записывается, какъ группа въ движеніи; наконецъ рядовая запись по сходству даетъ форму, о которой у насъ идетъ рѣчь.
Но это не все. Подобно фонографу, память дѣйствуетъ двояко: она не только записываетъ прочувствованное, но и воспроизводитъ его цѣликомъ и частями, давая при этомъ чувственную форму, которую называютъ вообще воспитаніемъ. Какъ въ фонографѣ регистрирующій штифтъ повторяетъ при воспроизведеніи записаннаго тѣ самыя движенія, которыя онъ продѣлывалъ при регистраціи, такъ и въ нашей нервной системѣ повторяется въ сущности при воспоминаніи тотъ самый процессъ, который имѣлъ мѣсто при реальномъ впечатлѣніи.
Однако и тутъ разница между фонографомъ и памятью громадная. Въ фонографѣ воспроизведеніе связано неразрывно съ текстомъ записаннаго и идетъ за нимъ шагъ за шагомъ, нота въ ноту, буква въ букву; а въ области чувства это едва ли бываетъ даже въ тѣхъ случаяхъ, когда толчкомъ къ воспоминанію служитъ буквальное повтореніе того реальнаго впечатлѣнія, которое воспоминается; и это потому, что воспоминаніе есть актъ болѣе быстрый, чѣмъ соответствующее реальное впечатлѣніе. Обыкновенно же для воспроизведенія прочувствованнаго достаточно бываетъ незначительнаго, мимолетнаго, иногда едва улови-
