всѣ боги-покровители нашего города воздадутъ мнѣ по моимъ заслугамъ; затѣмъ, если, что случится, я умру спокойно, съ готовой къ этому душою: не можетъ быть смерть позорной для человѣка смѣлаго, преждевременной — для консула 62), нежелательной — для человѣка, усвоившаго философскій взглядъ на вещи. Но въ груди моей не желѣзное сердце, чтобы мнѣ не тронуться страданьями своего дорогого, горячо любимаго, присутствующаго здѣсь брата или грустнымъ выраженьемъ лицъ всѣхъ, какъ вы видите, окружающихъ меня, въ эту минуту. Часто мысль моя переносится въ кругъ моей семьи, — я оставилъ тамъ лежащую безъ чувствъ жену, упавшую духомъ отъ страха — дочь, малютку-сына, котораго государство какъ-бы лелѣетъ, точно залогъ моего славнаго консульства; наконецъ, въ глазахъ у меня стоить, ожидая, чѣмъ кончится сегодняшній день, — мой зять 63)… Все это трогаетъ меня, но въ томъ отношенія, что я лучше желаю всѣмъ имъ спастись вмѣстѣ съ вами, — если-бъ какой либо ударъ разразился надо мной — нежели погибнуть какъ имъ, такъ и намъ вмѣстѣ съ государствомъ.
Не щадите-же, гг. сенаторы, своихъ силъ для спасенія государства, зорче слѣдите за всѣми тучами, готовыми разразиться надъ нами, — если не сумѣете во время разсѣять ихъ. Не Тиб. Гракха, пожелавшаго вторично сдѣлаться народнымъ трибуномъ 64), не Г. Гракха, пытавшагося поднять сторонниковъ аграрныхъ законовъ, не Л. Сатурнина, убійцу Г. Меммія, не ихъ приглашаютъ выслушать такой или иной вашъ приговоръ, привлекаютъ къ вашему строгому суду: въ нашемъ распоряженіи лица, оставшіяся въ Римѣ съ цѣлью поджечь городъ, перерѣзать всѣхъ васъ, впустить Катилину. Въ нашемъ распоряженіи письма съ ихъ подписями и печатями; наконецъ, каждый изъ нихъ сознался въ отдѣльности; они подготовляютъ возстаніе аллоброговъ, поднимаютъ рабовъ, зовутъ Катилину… Умертвить всѣхъ, не оставивъ никого, кто могъ-бы оплакать померкшую славу
