первыхъ были Цинна и Сулла; по словамъ его-же, текущій годъ предназначенъ судьбой для гибели нашей столицы и государства, — онъ десятый послѣ оправданія привлеченныхъ къ суду весталокъ 43) и двадцатый послѣ пожара Капитолія 44). По словамъ депутатовъ, у Цетега вышло разногласіе съ товарищами: Лентулу и его партіи хотѣлось устроить рѣзню и поджечь городъ — въ Сатурналіи, Цетегу-же подобная отсрочка казалась слишкомъ долгой.
Чтобы не терять времени, я, граждане, распорядился принести письма, данныя, какъ говорили, каждымъ изъ обвиняемыхъ. Прежде всего, я показалъ Цетегу его печать; онъ призналъ ее за свою. Я разрѣзалъ шнуръ, прочелъ его письмо. Онъ собственноручно писалъ Сенату и народному собранію аллоброговъ о своемъ намѣреніи исполнить слово, данное имъ ихъ депутаціи, но просилъ и ихъ выполнить обязательства, принятыя предъ нимъ ихъ депутатами. Раньше, Цетегъ нашелся отвѣтить хоть что-нибудь относительно мечей и кинжаловъ, найденныхъ въ его квартирѣ, — по его словамъ, онъ всегда былъ большимъ любителемъ красиваго оружія — тутъ-же, по прочтеніи письма, смутился, былъ уничтоженъ — онъ сознавалъ свою вину — и вдругъ замолчалъ.
Ввели Статилія; онъ призналъ и свою печать, и руку. Прочитали его письмо, почти одинаковаго содержанія; онъ сознался. Тогда я показалъ Лентулу его письмо и спросилъ, узнаетъ-ли онъ свою печать; онъ утвердительно кивнулъ головою. — «Да, это хорошо извѣстная печать», сказалъ я, «это портретъ твоего знаменитаго дѣда 45), любившаго родину и своихъ согражданъ такъ, какъ никто. Однѣ его, даже нѣмыя, черты должны были-бы удержать тебя отъ чудовищнаго преступленія»…
Затѣмъ прочитали его письмо къ Сенату и народному собранію аллоброговъ, содержаньемъ не отличавшееся отъ другихъ. Я далъ обвиняемому возможность отвѣчать. Сперва однако онъ отказался, но, немного погодя, когда всѣ показанія были уже сняты и внесены въ про-
