Вчера, послѣ того, какъ меня чуть не убили въ своемъ домѣ, я, граждане, созвалъ Сенатъ въ храмъ Юпитера-Статора и обо всемъ происшедшемъ доложилъ гг. сенаторамъ. Кто изъ сенаторовъ назвалъ Катилину по имени, при его входѣ? Кто поздоровался съ нимъ? Кто хотя-бы только взглянулъ на него скорѣй какъ на пропащаго человѣка, а не на злѣйшаго врага отечества? Мало того, старшіе сенаторы совершенно очистили ту часть скамеекъ, къ которой онъ подошелъ. И вотъ здѣсь то я, «лютый» консулъ, однимъ своимъ словомъ отправляющій согражданъ въ изгнаніе, спросилъ Катилину, присутствовалъ онъ на ночной сходкѣ у М. Лэки, или нѣтъ. Когда этотъ отъявленный наглецъ, уличенный совѣстью, вздумалъ сперва отмалчиваться, я разсказалъ дальнѣйшія извѣстныя мнѣ подробности, — объяснилъ, что̀ дѣлалъ онъ въ первую ночь, гдѣ былъ, чѣмъ хотѣлъ заниматься въ слѣдующую ночь 29), въ чемъ состоялъ набросанный имъ весь планъ войны. Онъ мялся, чувствуя себя пойманнымъ, и я спросилъ его, почему медлитъ онъ отправиться туда, куда уже давно сбирается, — я зналъ, онъ отослалъ заранѣе по мѣсту назначенія оружіе, дикторскія сѣкиры и фасціи, трубы и военные значки, наконецъ, извѣстнаго серебрянаго орла, въ честь котораго онъ даже устроилъ у себя въ домѣ святилище, освящавшее его преступленія?.. Зачѣмъ-же было мнѣ посылать въ изгнаніе — человѣка, я видѣлъ, уже вступившаго на путь открытой войны? Конечно, негодяй-центуріонъ Манлій, расположившійся лагеремъ въ окрестностяхъ Фэзуль, объявилъ римскому народу войну… отъ своего имени и въ его лагерѣ ждутъ теперь въ качествѣ вождя не Катилину, — нашъ бѣдный изгнанникъ разсчитываетъ, говорятъ, удалиться въ Массилію, а не въ вышеупомянутый лагерь!
О, какъ незавидна обязанность не только управлять государствомъ, но и отвѣчать за его безопасность! — Если въ настоящее время Л. Катилина, поставленный въ безвыходное положеніе, обезсиленный моими распоряженіями
