негодяевъ, предлагаетъ объявить, чтобы никто не смѣлъ ходатайствовать предъ Сенатомъ или народнымъ собраніемъ о смягченіи смягченіи участи осужденныхъ имъ и отнимаетъ у нихъ даже надежду, обыкновенно единственное утѣшеніе человѣка въ несчастіи 68). Сверхъ того, онъ предлагаетъ конфисковать ихъ имущество; одну лишь жизнь оставляетъ онъ злодѣямъ. Но, если-бъ онъ отнялъ ее у нихъ, онъ избавилъ-бы ихъ, заставивъ пострадать разъ, отъ цѣлаго ряда нравственныхъ и физическихъ страданій и всякаго дальнѣйшаго наказанія за ихъ преступленія. Вотъ почему злыхъ людей ждали за гробомъ, по увѣренію древнихъ, извѣстныя мученія въ родѣ вышеупомянутыхъ, — надо-же было придумать какую-нибудь острастку злымъ людямъ при жизни: ихъ противники очевидно понимали, что безъ этого смерть сама по себѣ перестала-бы казаться страшной…
Теперь, гт. сенаторы, я хочу сказать, какой приговоръ желателенъ для меня. Если вы примете мнѣніе Г. Цезаря, мнѣ, пожалуй, придется меньше бояться нападокъ со стороны народной партіи, когда вышеупомянутое мнѣніе подалъ и отстаиваетъ онъ, — въ политикѣ онъ идетъ по «народному» пути 69) — если-же вы согласитесь съ другимъ высказаннымъ раньше мнѣніемъ, мнѣ предстоитъ едва-ли не больше хлопотъ. Но соображеніями о личной безопасности слѣдуетъ жертвовать ради интересовъ государства. Мнѣніе, поданное Г. Цезаремъ, достойно и его самого, и его знаменитыхъ предковъ и служитъ въ своемъ родѣ ручательствомъ его неизмѣнной преданности правительству. Тутъ видна разница между демагогомъ, человѣкомъ минуты, и настоящимъ демократомъ, заботящимся объ интересахъ демократіи, а то я замѣчаю, нѣкоторые изъ разыгрывающихъ изъ себя демократовъ блистаютъ своимъ отсутствіемъ 70), — очевидно, чтобы не подавать своего голоса въ процессѣ, гдѣ рѣшается вопросъ о жизни римскихъ гражданъ. Межъ тѣмъ они распорядились третьяго дня подвергнуть домашнему аресту — римскихъ-же гражданъ и назначили въ честь мою благо-
