живымъ товаромъ. Всюду, въ храмахъ, на кладбищахъ, въ театрахъ, циркахъ, баняхъ и на улицахъ были притоны разврата. «Спѣшите жить, молодыя дѣвушки», говоритъ современный поэтъ, Варронъ, «благо ваша юность позволяетъ вамъ веселиться, ѣсть, любить и кататься на колесницѣ Венеры». Въ судахъ то и дѣло разбирались процессы объ отравленіи мужа женою. Взаимной любви между супругами не существовало. «Римлянки считаютъ года не по консуламъ», говорилъ народъ, «а по мужьямъ, съ которыми успѣли разойтись». Вмѣстѣ съ нравственностью пала и вѣра. Катонъ въ присутствіи цѣлаго Сената обвиняетъ Цезаря въ отрицаніи загробной жизни, Цицеронъ — сомнѣвается въ существованіи наказанія для злыхъ послѣ смерти. Въ кругъ аристократіи проникаетъ греческій языкъ, греческіе нравы и образованность. Воспитателями и наставниками дѣтей богатыхъ фамилій являются, какъ и при Ювеналѣ, греки. Но граждане тогдашней Еллады не походили на своихъ славныхъ предковъ, — то были льстивые, продувные и глубоко испорченные люди: той свободной, прекрасной страны, граждане которой съ радостью несли въ жертву родинѣ жизнь свою и достояніе, давно уже не существовало. Новыя растлѣвающія понятія смѣшались со старинными римскими понятіями о чести и долгѣ и нашли себѣ сочувствіе: впервые ихъ услышало отъ своихъ учителей молодое поколѣніе. Мѣсто религіи предковъ заступило холодное отрицаніе, мѣсто прежней семейной жизни — ужасающій развратъ. Все римское, преданія, обычаи отцевъ, все поднималось на смѣхъ. А что было съ массою народа? — Образованіе не проникло въ него, не облагородило его нравовъ, онъ погрязалъ, если не въ невѣріи, то въ грубомъ суевѣріи. Пала въ немъ прежняя сила и доблесть, палъ прежній патріотизмъ, «гдѣ хорошо живется, — тамъ и отечество», говорилъ онъ и находилъ удоволь-
