ственной ему безпримерной любознательности[1] вскрыл этот гроб и, конечно, обнаружил жалкий обман.
Представьте себе далее, что он, по примеру многих просвещенных и неверующих людей того времени, держался мнения, что простой народ надо держать в религиозном гипнозе для его же пользы, чтобы им было удобнее управлять господам просвещенным монархам, пока сам народ не научился управлять самим собой. Представьте, что перед ним возник вопрос, как поступить с этой жалкой ветошью, которую он притащил из Владимира от монахов к себе в Петербург и выдавать которую в таком виде, в каком она ему предстала, за нетленное тело — казалось ему ниже его просвещенного достоинства, ибо что скажет потомство? Как же он должен был поступить?
Я предлагаю следующее решение этой загадки…
Великий преобразователь созвал свой всепьянейший собор во главе с его патриархом и после осушения бочки венгерского, во время какового процесса дебатировался вопрос с философской, политической, исторической и т. д. точки зрения, решено было следующее:
1) Труху из гроба выбросить в Неву (дело было в Ижоре).
2) в гроб положить для потомства следующий пергамент: „Дерзнувшим сие открыть — не потребны боле цари и боги“;
3) гроб запечатать в другой металлический, и ключ бросить в Неву;
4) все содержимое с царскими почестями вести на роскошной лодке в Петроград, поставить в Лавру и приказать почитать, как величайшую святыню, как ковчег российской монархии;
5) всякому члену всепьянейшего собора, разгласившему эту тайну, — смертная казнь.
„А монахи“ — воскликнул патриарх всепьянейшего собора Бутурлин, — они знают!“
„Ее бойся, — сказал Петр, — они будут молчать“.
Чем моя легенда хуже всякой другой?
Я надеюсь, что этих раз’яснений достаточно, чтобы каждому беспристрастному человеку стало ясно, что собрание трудящихся имело полное основание принять резолюцию о желательности исследования гроба, находящегося в Лавре, и что духовенство имеет основания бояться вскрытия.
Тревогу же паствы своей оно могло бы весьма легко успокоить, откровенно признав, что гроб пуст и никаких мощей не существует, тогда и самому духовенству тревожиться будет не о чем. Но на это они не решатся.
По поводу одной делегации
В № 210 „Петроградской Правды", от 18 сентября, помещено письмо митрополита Вениамина и обращение к тов. Зиновьеву делегации петроградского духовенства и мирян по поводу каких-то слухов о предполагающихся якобы общих репрессиях против петроградского духовенства.
В своем заявлении делегация, между прочим, заявила, что духовенство петроградской епархии осуждает поддержку белых отдельными представителями духовенства и что будто бы митрополит решил даже лишать сана таких представителей церкви.
Если судить о настроении петроградских клерикальных кругов только на основании данного обращения, пожалуй, можно сказать, что на церковном фронте Советской властью одержана крупная победа и что контр-революции, прикрывающейся флагом религии, как таковой, по крайней мере, в Петрограде уже не существует. До того огромна дистанция между двумя моментами жизни петроградской церкви.
15-го февраля 1918 г., когда по поручению митроп. Вениамина, от имени братства православных приходов в Петрограде было издано воззвание с при-
- ↑ Так поступил он, например, подвергнув анализу мощи св. Христофора, сделанные, как оказалось, из слоновой кости. Петр приказал их поместить в кунст-камеру, а серебрянную их раку перелить в сосуды. Как видите, циркуляр Советской власти о помещении мощей в музеи не так нов, ему ровно 200 лет, а до утилизации огромных серебрянных рак еще мы не дошли.
