Престарелый игумен Владимир — 80-летний жрец, „слуга Божий“, весь ушедший в прошлую монастырскую жизнь с ее ханжеством, лицемерием и обманом. Он не ослепленный фанатик и даже не „преданный сын церкви“. На протяжении своей 80‑летней жизни он не сделал ни одной попытки сознательно проверить то, чему он кланялся, чему кадил и что выдавал за святыню другим.
И в то же время Владимир отнюдь не рядовой, темный монашек, у него в прошлом имеются, по собственному признанию, „заслуженные труды“.
„Я только одежду сменял,— с тупой откровенностью заявляет Владимир,— внутрь гроба не заглядывал“. Он видите‑ли, был приставлен ко гробу точно так, как солдат к казенному ящику. Какое меткое сравнение! Мощи для Владимира, как впрочем и для всех церковников, действительно являлись казенным сундуком, источником обогащения. Владимир „только кланялся“, а что в гробу было, тем не интересовался.
Почему?
— Надобности в этом не было. Может быть, по лености, или так, что там возиться с тем, что положено,— цинично об’ясняет в своем показании Владимир.
— Я был слепой, как баран,— вторит Владимиру гробовой иеромонах Феона,— Меня даже не интересовало, что там есть. Я исполнял только дисциплину.
Если отец Феона признает себя в прошлом не более, как слепым бараном, то и ученый игумен ищет сравнения с собой в мире животных… (Ведь у нас в монастыре есть козлы и бараны!..) какая любопытная и яркая деталь!
Последний акт воронежской трагикомедии — это показание заправилы Митрофаниевского монастыря, архиепископа Воронежского и Задонского Тихона.
Архиепископ Тихон показывает:
— Средства к жизни в настоящее время 7500 руб. в год, готовое содержание, квартира, стол, прислуга три человека. До революции 7500 руб. в год, квартира из четырех комнат, пользовался Троицкой и Николаевской дачами.
Мощей я не видал, я прикладывался к ним перед служением и заходя в собор, но прикладывался я лишь к схиме, покрывавшей череп. Что было под схимой, я не знал. Затем я прикладывался еще к кости, которая была видна в прорезе правой перчатки. Не осматривал я мощей потому, что не сомневался в том, что они там есть. Дело в том, что среди мощей я вырос. Я видел мощи в Новгороде. Ежегодно обмывал их в Москве. В Москве мощи лежат в виде сохранившихся в нетлении отдельных частей тела в ковчежцах. В Новгороде я мощей не вскрывал, но фигура святых видна полностью; при том там, не как здесь, рука перчаткой не закрыта. На основании прежде виденных мощей, я и верил в то, что и здесь мощи имеются. Особенно я верил в мощи Тихона. Они так рельефно выделялись из гроба, что получалось полное впечатление будто в гробу лежит только положенный человек. Когда я получил извещение от настоятеля Задонского монастыря о том, что оказалось в действительности в гробу, я был очень огорчен, потому что было всеобщее убеждение, что мощи Тихона сохранились вполне. Извещение из Задонска я получил одновременно со вскрытием мощей Митрофана. На происшедшее я смотрю так — мощи при открытии были. Я верю в данном случае акту, составленному открывавшими мощи. Но как они исчезли, я не могу сказать. Думаю, что в данном случае проявили свое действие силы природы. Не мало причин я усматриваю в том, что они хранились в теплом храме и оттого истлели. В других местах, в Новгороде, например, они хранятся в холодных соборах. Конечно, я был очень удивлен, когда увидел содержимое гроба, т.‑е. подделку из ваты, в которой я удостоверился теперь вполне. Эту подделку я считаю делом гробовых. Они видели недостатки в мощах, но не докладывали об этом и заделывали мощи ватой. Меня тоже заинтересовало теперь состояние мощей и именно то, что перчатки были набиты ватой и притом неумело, рука была устроена слишком полной. А потом, внутри гроба наложили прямо неестественно. При маленькой головке устроили святому огромное тело. Подделали неискусно, не думая о последствиях. В виду всего этого я допрашивал гробовщика Владимира. На вопрос: „давно ли это случилось?“ он ответил, что в правдоподобный, если так можно выразиться, вид мощи были приведены перед юбилеем. К юбилею была подложена „подкладка“. Разрешение на право заполнять пустоты у меня Владимир не испрашивал. На такое дело смотреть, конечно, грустно и даже очень грустно.
