со-, чудом благодати Христовой, нетленным!“
Так обманывали народ духовные отцы в целом ряде своих „научных“ трудов, популярных брошюр и народных листовок, укрепляя в сознании темной и невежественной среды мысль о якобы нетленности тела „угодника“.
А в то же самое время монахи — обитатели монастыря, каждый день пред гробницей „святителя“ пели следующий тропарь, в котором „ублажали“ не только нетление мощей, но и кстати „самодержавие“ царя.
„Правило веры и образ кротости, словом и житием пастве твоей, отче смиренномудре Митрофане, был еси. Тем же и во светлостях святых солнца светлейше воссиял еси, венцом нетления и славы украшаем, моли Христа Бога благочестивейшему императору нашему, всей державе его и граду твоему в мире спастися".
Три документа.
7‑го и 8‑го февраля воронежской Чрезвычайной Комиссией были опрошены: игумен Митрофановского монастыря Владимир Даньшин, гробовой при раке Митрофана иеромонах Феона Трибунский и архиепископ воронежский Тихон.
Все три протокола крайне любопытны. Снабженные подписями самих же допрашиваемых монахов, эти документы проливают достаточный свет на те махинации, которые проделывались монахами за монастырской стеной.
— Признаете ли вы себя виновным в подделке мощей в целях эксплоатации религиозных чувств граждан?
— Нет,— отвечает Феона,— я вам скажу коротко об этом так: когда ставят солдата к казенному ящику, то разве он знает, что там лежит и сколько находится денег. Нет! Так и мы. Нас приставили ко гробу, но что там было — мы не знали. Я только одежду сменял. Если бы внутрь гроба заглянул, сейчас было бы доложено начальству, и меня бы растерзали. Ведь у нас в монастыре есть козлы и бараны. Я снимал только две пары перчаток, но их было всего четыре пары или даже пять. (Я хотя и сам вскрывал мощи тогда при вас, но уже не помню, четыре или пять пар там было). Мешечки длинные и вату я положил. Не все, но несколько добавляли к прежним: сделал это, чтобы заполнить пустоту в гробу. Кто наложил мешков внутрь вместо груди в живота — я не знаю. Кто подделал ноги, я тоже не знаю, я даже не обувал их. В таком виде они могли пролежать сто лет. Кто подделал мощи — гробовщики‑ли или архиерей приказал, я не знаю. Может быть и те и другие; я предполагаю, что подделаны они были в самом начале. Когда я с комиссией открывал мощи, то был очень удивлен, когда увидел содержимое. Подпись: игумен Владимир“¹)[1].
Это — один протокол. Не менее интересно показание и гробового иеромонаха Феоны.
— Признаете ли себя виновным?
— Виновным не признаю. Считаю виноватым архиерея и высшее духовенство. Гробовщиком меня назначили лет шесть тому назад. Что здесь была подделка с мощами, я не знал. Не допускал мысли, что там ничего нет. Я только видел через разрез перчатки что-то розоватое, как тело. Это я показывал и богомольцам. А что там были лишь перчатки и вата, я не знал тогда, потому что осматривать дальше первой перчатки мне не разрешалось. Верхнюю перчатку с обоих рук я снимал сам, но дальше были опять перчатки, и я их не имел права трогать. Старший мой, отец Владимир — все собирался при мне снять и вторую перчатку, чтобы научить меня, как обращаться с мощами. Он поговаривал о смерти и ввиду этого и хотел научить меня. Но мощей я не трогал. Видел, что они в туфельках. Что они были подделаны, я не знал. Знал ли это отец Владимир, я не знаю. Кто спиртовал вату, я не знаю, кто виновен во всем этом деле, я не могу указать. Я был слепой, как баран. Меня даже не интересовало, что там есть, я исполнял только дисциплину. Про свою прежнюю жизнь в монастыре могу сказать только одно, что прежде я курил и сильно. Курил украдкой. Выпивал при случаях, когда родственники приезжали или торжество какое происходило. Подпись: иеромонах Феона²)[2].
Два протокола являются яркими документами, свидетельствующими о жизни за монастырской стеной. Это ценнейший материал в психологическом, бытовом и историческом отношениях. На нем стоит остановиться подробнее.
