— И отец… были свидетелями самых разнообразных чудес от гроба преподобного. Ровно 8 лет тому назад в эту самую Лазареву пятницу ко гробу приползла безногая женщина, отслужили молебен, и вдруг по всему храму прошел треск как бы от ломающихся человеческих костей. Женщина встала и пошла из храма совершенно здоровая.
Смотрю на лица „исполкомцев“ и крестьян. Едва сдерживают улыбки.
Слышу рядом с собой:
— Опять эти сказки! Да что он! запугать нас что ли хочет?!
— Но вы не отказываетесь, конечно, сами вскрывать мощи? — спрашивает председатель Исполкома.
— Сам не могу; вскрывать мощи будет иеромонах Иона, благочинный лавры.
— Однако, чем мотивируете вы свой отказ?
Кронид с минуту молчит, а потом тяжело произносит:
— По нравственному чувству не могу… Страшусь…
— Но как же Иона?! Он не страшится?! — допытывается неугомонный председатель.
— Иона должен исполнить мой приказ „за послушание“…
Архимандрит Кронид первый подает руку председателю Исполкома и медленно уплывает из зала.
Два мира сейчас столкнулись, две идеологии как будто говорили на разных языках. И не понял архимандрит Кронид, для чего же в сущности нужно это „вскрытие мощей“, и зачем отнимать от гроба эту его загадочную таинственность, окруженную потрескивающими свечами и дымом кадил. И не понял в свою очередь председатель Исполкома, как можно в XX веке безнаказанно спекулировать на религиозных чувствах, как можно играть в своекорыстных интересах на темноте и невежестве народа.
Архимандрит Кронид своим рассказом о чуде, очевидно, собирался загипнотизировать всю эту собравшуюся в огромном зале толпу.
Однако номер не прошел, эффект не удался.
Здесь была совершенно иная толпа, у которой были иные взгляды и иные настроения, чем те, с которыми привык оперировать ловкий и искусный гипнотизер, наместник лавры, архимандрит Кронид.
В Троицком соборе яблоку, как говорится, негде упасть. Море человеческих голов. Монашеские рясы потонули в серых красноармейских шинелях и деревенских зипунах. Много женщин, „делегированных“ толпою, что стоит сейчас „в ожидании чуда“ за воротами монастыря.
Рака занимает безусловно неудобное для вскрытия место, помещаясь в правом углу собора. Над ракой горит целая лента серебряных и золотых лампад, из которых каждая имеет свою историю, будучи пожертвована тем или иным царем, царицей или, в крайнем случае, великою княгинею. В массивных подсвечниках догорают свечи богомольцев.
С двух сторон раки уже разместились кинематографические аппараты, и вокруг них суетятся операторы. Громадные „юпитеры“ бросают на таинственный гроб яркие и ослепительные лучи.
Подле раки действующие лица: председатель Исполкома, члены, доктора, представители волостей. Иеромонах Иона с георгиевским крестом на груди, бывший моряк, уже облекся в богослужебные ризы. Два диакона в синих росписных стихарях нетерпеливо помахивают разожженными кадилами. В глубине соллеи, у главных царских дверей, разместились монахи; впереди них Кронид. Оперся на свой настоятельский посох и смотрит взглядом, мрачным и зловещим.
8 час. 20 мин. вечера. Председатель Исполкома предлагает приступить к вскрытию. Два диакона приближаются к Крониду, поднимают перед ним кадила и басят:
— Благослови, владыко!
Затем подходят к раке, совершая перед ней уставное каждение, три раза по три. Покадив, отходят.
К раке приближается иеромонах Иона, падает ниц, совершает перед гробницей три поясных поклона, затем кланяется Крониду.
Монахи начинают петь величание Сергию, но их обрывает председатель Исполкома, указывая, что для этого пения монахи могут выбрать другое, более подходящее время, и этого времени до вскрытия мощей монахи имели более, чем достаточно.
Монахи смущены, толпа в их сторону бросает иронические взгляды. Все понимают, что не для молитвы захотели монахи исполнить ряд „священных песно-
