— Ведь не собираетесь же вы в самом деле снять с себя поповский или, как он там называется, монашеский наряд? — с улыбкой спрашивали члены Исполкома.
— Кто знает! — загадочно отвечали одни.
— И снимем! И уйдем! — решительно заявляли другие.
Тем временем протест сергиевского населения, под которым на 35 листах монахам удалось собрать около 5.000 подписей, поступил в распоряжение „святейшего“ патриарха Тихона.
Последний, видимо, испытывал крайнее волнение при одной только мысли о возможности вскрытия мощей Сергия Радонежского.
Он прекрасно понимал, что если последний „столп церкви“ имел всероссийское значение и всероссийское же почитание со стороны сторонников православной религии, то, наоборот, и вскрытие этих мощей, разоблачение того обмана, который веками наслаивался вокруг этой раки, не может не иметь всероссийского же значения в деле отрезвления народных масс от религиозного и шовинистического гипноза.
Патриарх Тихон не мог, конечно, не знать загадки таинственного гроба. Так, в 1917 году у гробницы, как известно, был пожар. Тогда мощи открывали и даже вносили в алтарь. Еще несколько времени тому назад какой-то религиозный фанатик из сектантов, отрицавших нетленность и чудесную силу мощей, нанес по голове „угодника“ удар тупым орудием. Было создано громкое дело, которое однако протекало в тайниках архиерейских и синодальных канцелярий. Было бы странно думать, что церковные власти после этого неслыханного „святотатственного“ постука не поинтересовались узнать, какие же собственно разрушения на „нетленном“ теле преподобного произвел этот неожиданный удар. И нам известно, что мощи вновь открывали и вновь свидетельствовали.
Наместник лавры, архимандрит Кронид в беседе с комиссаром той же лавры тов. Волковым рассказывал, как он, в отступление от всех „канонических“ правил, после пожара открывал „ножки преподобного“ и видел, что лежат они, как будто у „живого“.
Однако результаты вскрытия показали, что из ножных костей отсутствуют именно кости ступней. Монахи об’яснили, что явление это вполне естественно, так как кости рассылались в качестве „частиц мощей“ по всем многоразличным православным церквам. Но если это так, то монахи должны были знать, что они в действительности рассылают под видом нетленных мощей.
Естественно, конечно, что патриарх Тихон, как, впрочем, и все русские архиереи, знавшие тайну мощей, при первых же слухах о предполагаемом вскрытии начали обнаруживать признаки крайнего беспокойства и растерянности. В Совет Народных Комиссаров вместе с „протестом-слезницей“ жителей Сергиева было отправлено несколько отношений, в которых то указывалось на возможность религиозных волнений именно на почве вскрытия мощей Сергия Радонежского, то по адресу Советской власти слышались недвусмысленные угрозы, в роде, например, такой: „вскрытие мощей нас обязывает стать на защиту поруганной святыни и отечески вещать народу: должно повиноваться больше Богу, нежели человекам“.
Вскрытие мощей было назначено на пятницу, 11-го апреля.
Была „лазарева пятница“, и потому исповедников наблюдалось больше обыкновенного. С утра в лаврских храмах шла „преждеосвященная“ обедня, потом монахи читали исповедникам „правило“, днем начали самую исповедь, и так по рассчету должно было продолжаться до вечера.
В Исполкоме было решено не стеснять свободу отправлений религиозного культа, хотя бы и вскрытием мощей, и потому этот акт постановили произвести поздно вечером, когда в храме вообще не наблюдалось особенного скопления молящихся.
Днем приехали крестьяне из волостей с „верующими“ стариками, но они не были посвящены в то, что акт вскрытия произойдет именно сегодня. Из соседних приходов прибыли церковные старосты, вызванные в Исполком по „срочному делу“. Часам к пяти в коридорах Исполкома начали мелькать и рясы, как-то пугливо жавшиеся по стенкам. Из Вифании приехал „на своей лошадке“ иеромонах Порфирий, из Гефсимании — иеромонах Ионафан.
Столпились в кучку и беседуют.
