вина. Имъ временемъ четверо изъ его людей кидали ему въ ротъ непрестанно, одинъ за другимъ, горчицу большими ложками, и онъ запивалъ ее большимъ глоткомъ бѣлаго вина, чтобы облегчить почки. Затѣмъ ѣлъ, смотря по времени года, разное мясо, сколько влѣзетъ, и переставалъ ѣсть только тогда, когда набивалъ себѣ животъ. Питью же не было ни отдыха, ни срока: онъ говорилъ, что предѣлъ для питья — это когда у того, кто пьетъ, пробковая стелька въ туфляхъ разбухнетъ на полфута.
вина. Им временем четверо из его людей кидали ему в рот непрестанно, один за другим, горчицу большими ложками, и он запивал ее большим глотком белого вина, чтобы облегчить почки. Затем ел, смотря по времени года, разное мясо, сколько влезет, и переставал есть только тогда, когда набивал себе живот. Питью же не было ни отдыха, ни срока: он говорил, что предел для питья — это когда у того, кто пьет, пробковая стелька в туфлях разбухнет на полфута.
Послѣ того, какъ бывало съ трудомъ пробормочетъ обрывокъ послѣобѣденной молитвы, Гаргантюа мылъ руки виномъ, прочищалъ зубы ногой борова и весело болталъ съ своими людьми. Затѣмъ, растянувъ коверъ, приносили карты, кости и шашки. Онъ игралъ:
въ трилистникъ,
въ ландскнехтъ и проч.[1].
Наигравшись вдоволь, убивъ даромъ время, приличествовало еще выпить — по одиннадцати горшковъ на человѣка, а напировавшись, растянуться на покойной скамьѣ или, еще того лучше, на мягкой постели и проспать два или три часа, не думая и не говоря ничего худого.
_p._50.png)
Проснувшись, Гаргантюа отряхивался, затѣмъ приносили еще вина и онъ опять пилъ себѣ на здоровье.
Понократъ убѣждалъ его, что вредно пить послѣ сна.
— Такую точно жизнь ведутъ Отцы, — отвѣчалъ Гаргантюа. У меня по природѣ сонъ такой соленый, что когда я сплю, это все равно, какъ если бы я ѣлъ ветчину.
Послѣ того снова принимался за ученье и пускалъ въ ходъ четки, а чтобы дѣло шло успѣшнѣе, садился на стараго мула, служившаго уже девяти королямъ, и, бормоча и качая головой, ѣхалъ смотрѣть, какъ ловятся кролики въ сѣти.
По возвращеніи шелъ въ кухню, чтобы поглядѣть, какое жаркое жарится на вертелѣ.
И прекрасно ужиналъ, честное слово, и охотно приглашалъ нѣсколькихъ сосѣдей-бражниковъ, съ которыми пилъ, какъ ни въ чемъ не бывало.
Въ числѣ прочихъ, въ его свитѣ
- ↑ Тутъ слѣдуетъ длинный перечень игръ, большею частью вымышленныхъ и не поддающихся переводу.
После того, как бывало с трудом пробормочет обрывок послеобеденной молитвы, Гаргантюа мыл руки вином, прочищал зубы ногой борова и весело болтал с своими людьми. Затем, растянув ковер, приносили карты, кости и шашки. Он играл:
в трилистник,
в ландскнехт и проч.[1].
Наигравшись вдоволь, убив даром время, приличествовало еще выпить — по одиннадцати горшков на человека, а напировавшись, растянуться на покойной скамье или, еще того лучше, на мягкой постели и проспать два или три часа, не думая и не говоря ничего худого.
Проснувшись, Гаргантюа отряхивался, затем приносили еще вина и он опять пил себе на здоровье.
Понократ убеждал его, что вредно пить после сна.
— Такую точно жизнь ведут Отцы, — отвечал Гаргантюа. У меня по природе сон такой соленый, что когда я сплю, это всё равно, как если бы я ел ветчину.
После того снова принимался за ученье и пускал в ход четки, а чтобы дело шло успешнее, садился на старого мула, служившего уже девяти королям, и, бормоча и качая головой, ехал смотреть, как ловятся кролики в сети.
По возвращении шел в кухню, чтобы поглядеть, какое жаркое жарится на вертеле.
И прекрасно ужинал, честное слово, и охотно приглашал нескольких соседей-бражников, с которыми пил, как ни в чём не бывало.
В числе прочих, в его свите
- ↑ Тут следует длинный перечень игр, большею частью вымышленных и не поддающихся переводу.
