хатистыя, четвертыя шелковистыя, пятыя атласистыя. Лучше всѣхъ войлочныя, потому что онѣ всѣхъ лучше удаляютъ грязь. Затѣмъ я подтирался курицей, пѣтухомъ, цыпленкомъ, телячьей шкурой, зайцемъ, голубемъ, бакланомъ, адвокатской сумкой, капюшономъ, чепцомъ, охотничьей приманкой. Но въ заключеніе говорю и утверждаю, что нѣтъ пріятнѣе для подтиранья какъ гусенокъ съ нѣжнымъ пухомъ, но только лишь подъ тѣмъ условіемъ, чтобы голову ему придерживать между ногъ. И ужъ вѣрьте чести: вы почувствуете такую пріятность отъ нѣжнаго пуха и теплота гусенка такъ согрѣетъ васъ, что это сообщится и прямой, кишкѣ и всѣмъ другимъ кишкамъ и даже дойдетъ до сердца и до мозга. И не вѣрьте, что блаженное состояніе героевъ и полубоговъ, обитающихъ въ Елисейскихъ поляхъ, происходитъ отъ нектара или амброзіи, какъ болтаютъ старыя бабы. Оно происходитъ (по моему мнѣнію) отъ того, что они подтираются гусенкомъ. И таково также мнѣніе мэтра Жана Шотландскаго[1].
- ↑ Jean Duns Scot, схоластикъ XIV ст.
хатистые, четвертые шелковистые, пятые атласистые. Лучше всех войлочные, потому что они всех лучше удаляют грязь. Затем я подтирался курицей, петухом, цыпленком, телячьей шкурой, зайцем, голубем, бакланом, адвокатской сумкой, капюшоном, чепцом, охотничьей приманкой. Но в заключение говорю и утверждаю, что нет приятнее для подтиранья как гусенок с нежным пухом, но только лишь под тем условием, чтобы голову ему придерживать между ног. И уж верьте чести: вы почувствуете такую приятность от нежного пуха и теплота гусенка так согреет вас, что это сообщится и прямой, кишке и всем другим кишкам и даже дойдет до сердца и до мозга. И не верьте, что блаженное состояние героев и полубогов, обитающих в Елисейских полях, происходит от нектара или амброзии, как болтают старые бабы. Оно происходит (по моему мнению) от того, что они подтираются гусенком. И таково также мнение мэтра Жана Шотландского[1].
_p._34.png)
Отъ этихъ рѣчей добрякъ Грангузье пришелъ въ восторгъ и дивился здравому смыслу и тонкому уму сына своего Гаргантюа. И сказалъ нянькамъ:
— Филиппъ, царь Македонскій, позналъ здравый смыслъ своего сына Александра изъ того, какъ онъ ловко управлялся съ конемъ. Этотъ конь былъ такой страшный и бѣшеный, что никто не смѣлъ на него сѣсть, потому что всѣхъ всадниковъ онъ сбрасывалъ на землю и одному сломалъ шею, другому ноги, третьему разбилъ голову, а четвертому челюсти. Александръ, присутствовавшій при этомъ на гипподромѣ (мѣсто, гдѣ объѣзжали лошадей), сообразилъ, что конь бѣснуется отъ того, что боится своей тѣни. Поэтому онъ, сѣвъ на коня, заставилъ его скакать напротивъ солнца, такъ чтобы тѣнь падала сзади, и этимъ способомъ приручилъ коня. А изъ этого отецъ убѣдился въ его божественномъ умѣ и пригласилъ ему въ учителя Аристотеля, славнѣйшаго изъ всѣхъ греческихъ философовъ. Я же говорю вамъ: изъ того разговора, который я только-что велъ при васъ съ моимъ сыномъ Гаргантюа, я убѣдился, что и у него умъ носитъ въ себѣ частицу божества: до такой степени онъ представляется мнѣ острымъ, тонкимъ, глубокимъ и яснымъ. Если его правильно образовать, онъ достигнетъ высшей степени мудрости. Поэтому я хочу поручить его какому-нибудь ученому человѣку, который бы обучилъ его согласно его способностямъ. Я ничего для этого не пожалѣю.
- ↑ Jean Duns Scot, схоластик XIV ст.
От этих речей добряк Грангузье пришел в восторг и дивился здравому смыслу и тонкому уму сына своего Гаргантюа. И сказал нянькам:
— Филипп, царь Македонский, познал здравый смысл своего сына Александра из того, как он ловко управлялся с конем. Этот конь был такой страшный и бешеный, что никто не смел на него сесть, потому что всех всадников он сбрасывал на землю и одному сломал шею, другому ноги, третьему разбил голову, а четвертому челюсти. Александр, присутствовавший при этом на ипподроме (место, где объезжали лошадей), сообразил, что конь беснуется от того, что боится своей тени. Поэтому он, сев на коня, заставил его скакать напротив солнца, так чтобы тень падала сзади, и этим способом приручил коня. А из этого отец убедился в его божественном уме и пригласил ему в учителя Аристотеля, славнейшего из всех греческих философов. Я же говорю вам: из того разговора, который я только что вел при вас с моим сыном Гаргантюа, я убедился, что и у него ум носит в себе частицу божества: до такой степени он представляется мне острым, тонким, глубоким и ясным. Если его правильно образовать, он достигнет высшей степени мудрости. Поэтому я хочу поручить его какому-нибудь ученому человеку, который бы обучил его согласно его способностям. Я ничего для этого не пожалею.
