сколько не переубѣдите, и своимъ краснорѣчіемъ не заставите войти въ долги. «Никакихъ долговъ другъ предъ другомъ не несите, какъ только взаимно любите другъ друга», говоритъ апостолъ. Вы закидали меня здѣсь прекрасными метафорами и живописными сравненіями, которыя мнѣ очень понравились. Но увѣряю васъ, что если въ городѣ появится нахальный обманщикъ, безстыдный человѣкъ, берущій въ долгъ направо и налѣво, и если слава его ему предшествуетъ, то вы увидите, что при его появленіи граждане придутъ въ такое же смятеніе и такой же ужасъ, какъ если бы живая чума появилась въ немъ и какъ ее встрѣтилъ тіанскій философъ въ Эфесѣ. И я того мнѣнія, что первые были правы, считая вторымъ порокомъ — лганье, а первымъ — дѣланіе долговъ. Потому что ложь и долги обыкновенно идутъ рука объ руку. Я не хочу, впрочемъ, сказать, что никогда не слѣдуетъ брать или давать взаймы. Нѣтъ такого богача, которому бы не приходилось никогда занимать. Нѣтъ такого бѣдняка, у котораго нельзя было бы иногда и позаимствоваться. Но дѣло стоитъ такъ, какъ указываетъ Платонъ въ своихъ «Законахъ», когда говоритъ, что не слѣдуетъ позволять сосѣдямъ черпать воду изъ своего колодца, прежде нежели удостовѣришься, что они рыли землю на своей собственной землѣ и добрались до глины, не встрѣтивъ источника воды: этотъ слой земли, будучи жирнымъ, толстымъ, гладкимъ и плотнымъ, задерживаетъ влагу и не легко ее испаряетъ. Такъ точно всегда и повсемѣстно будетъ большимъ стыдомъ занимать направо и налѣво, вмѣсто того, чтобы работать и добывать деньги. И, по моему мнѣнію, нужно давать взаймы только тогда, когда трудящійся человѣкъ не могъ трудомъ ничего заработать или когда онъ внезапно лишился своего достоянія. Но, какъ бы то ни было, кончимъ эти разсужденія, и отнынѣ не заводите больше кредиторовъ. Съ прошлыми же я вамъ помогу расквитаться.
— Самое меньшее, что я могу сдѣлать, — сказалъ Панургъ, — это поблагодарить васъ, и если благодарность должна быть соразмѣрна съ намѣреніями благодѣтелей, то моя должна быть безконечна, неизмѣнна, потому что любовь, какую ваша милость мнѣ оказываетъ, превыше всякой оцѣнки; она превосходитъ всѣ вѣсы, всѣ числа, всѣ мѣры, она безконечна, безгранична! Но если бы ее стали измѣрять размѣрами самаго благодѣянія и удовольствіемъ облагодѣтельствованнаго человѣка, то она оказалась бы довольно ничтожной. Вы оказываете мнѣ, — долженъ въ этомъ сознаться, — большое благодѣяніе, большее, нежели я заслуживаю, большее, чѣмъ мнѣ слѣдуетъ и по моимъ заслугамъ передъ вами и по моимъ
сколько не переубедите, и своим красноречием не заставите войти в долги. «Никаких долгов друг пред другом не несите, как только взаимно любите друг друга», говорит апостол. Вы закидали меня здесь прекрасными метафорами и живописными сравнениями, которые мне очень понравились. Но уверяю вас, что если в городе появится нахальный обманщик, бесстыдный человек, берущий в долг направо и налево, и если слава его ему предшествует, то вы увидите, что при его появлении граждане придут в такое же смятение и такой же ужас, как если бы живая чума появилась в нём и как ее встретил тианский философ в Эфесе. И я того мнения, что первые были правы, считая вторым пороком — лганье, а первым — делание долгов. Потому что ложь и долги обыкновенно идут рука об руку. Я не хочу, впрочем, сказать, что никогда не следует брать или давать взаймы. Нет такого богача, которому бы не приходилось никогда занимать. Нет такого бедняка, у которого нельзя было бы иногда и позаимствоваться. Но дело стоит так, как указывает Платон в своих «Законах», когда говорит, что не следует позволять соседям черпать воду из своего колодца, прежде нежели удостоверишься, что они рыли землю на своей собственной земле и добрались до глины, не встретив источника воды: этот слой земли, будучи жирным, толстым, гладким и плотным, задерживает влагу и не легко ее испаряет. Так точно всегда и повсеместно будет большим стыдом занимать направо и налево, вместо того, чтобы работать и добывать деньги. И, по моему мнению, нужно давать взаймы только тогда, когда трудящийся человек не мог трудом ничего заработать или когда он внезапно лишился своего достояния. Но, как бы то ни было, кончим эти рассуждения, и отныне не заводите больше кредиторов. С прошлыми же я вам помогу расквитаться.
— Самое меньшее, что я могу сделать, — сказал Панург, — это поблагодарить вас, и если благодарность должна быть соразмерна с намерениями благодетелей, то моя должна быть бесконечна, неизменна, потому что любовь, какую ваша милость мне оказывает, превыше всякой оценки; она превосходит все весы, все числа, все меры, она бесконечна, безгранична! Но если бы ее стали измерять размерами самого благодеяния и удовольствием облагодетельствованного человека, то она оказалась бы довольно ничтожной. Вы оказываете мне, — должен в этом сознаться, — большое благодеяние, большее, нежели я заслуживаю, большее, чем мне следует и по моим заслугам перед вами и по моим
