если онъ хочетъ такъ жить и не хочетъ беречь свое добро, то обогатить его будетъ невозможно или, по крайней мѣрѣ, очень трудно.
— Обогатить? — повторилъ Панургъ. Развѣ вы это задумали? Развѣ вы хотите, чтобы я былъ богатъ на этомъ свѣтѣ? Богомъ и всѣми добрыми людьми клянусь, жить весело — вотъ главное дѣло! Никакія другія старанія, никакія другія заботы не должны проникать въ святая святыхъ вашего божественнаго мозга. Пусть ясность вашего духа никогда не смущается подобными мелкими и досадными, тревогами. Пока вы живете весело, бодро, благополучно, я буду считать себя слишкомъ богатымъ. Всѣ кричатъ: «Хозяйство! Хозяйство!» Но иной, толкующій про хозяйство, ровно ничего въ немъ не понимаетъ. Объ этомъ надо меня спросить. И знаете лн, что я вамъ скажу: въ томъ, что мнѣ ставится въ порокъ, я только подражалъ парижскимъ университету и парламенту, — мѣстамъ, представляющимъ собою истинный источникъ и живую идею пантеологіи, какъ и всякой справедливости. Еретикъ тотъ, кто въ этомъ сомнѣвается или этому не вѣритъ. Они съѣдаютъ своего епископа или — что одно и то же — весь годовой, а иногда и двухгодичный доходъ со своей епархіи въ одинъ день, въ тотъ именно, когда вступаетъ въ должность. И онъ не можетъ отъ этого уклониться, если не хочетъ быть побитымъ каменьями. Кромѣ того, я слѣдую въ этомъ четыремъ главнымъ добродѣтелямъ:
Во-первыхъ, осторожности, забирая деньги впередъ. Вѣдь никто не знаетъ, что его ждетъ впереди. Кто знаетъ, простоитъ ли міръ еще три года? И даже если бы онъ простоялъ и дольніе, то есть ли такой безумный человѣкъ, который бы посмѣлъ быть увѣреннымъ, что еще проживетъ три года?
«Кто изъ людей такъ распоряжается судьбой, что можетъ разсчитывать прожить до завтра»[1].
Во-вторыхъ, справедливости отрицательной, потому что, покупая дорого, я покупаю въ кредитъ, а, продавая дешево, продаю на чистыя деньги. Что говоритъ Катонъ по этому поводу въ своемъ «Хозяйствѣ»? «Надо, говоритъ онъ, чтобы отецъ семейства былъ непрерывнымъ продавцомъ». Такимъ путемъ онъ непремѣнно станетъ, наконецъ, богатъ, если не закроетъ лавочки. И затѣмъ справедливости положительной: ибо кормлю добрыхъ, — замѣтьте это, добрыхъ, — и пріятныхъ сотоварищей, которыхъ судьба выкинула на голодную скалу, какъ и спутниковъ Улисса, безъ всякаго провіанта, и добрыхъ, замѣтьте это, — добрыхъ и молодыхъ, — замѣтьте: молодыхъ подругъ. Вѣдь, согласно изреченію Гиппократа, молодежь трудно переноситъ голодъ, въ особенности когда она жива, бодра, подвижна, легко увлекается и волнуется. А такая молодежь, въ свою очередь, дорога для людей доброжелательныхъ, потому что настроена въ духѣ Платона и Цицерона и считаетъ, что родилась въ міръ не для себя только, но готова жертвовать собой своей партіи и своимъ друзьямъ.
Въ-третьихъ, силѣ, такъ какъ я, подобно второму Милону Кротонскому, срубаю большія деревья, вырубаю глухіе лѣса, разоряю логовища волковъ и кабановъ, притоны разбойниковъ, убійцъ и фальшивыхъ монетчиковъ, убѣжища еретиковъ и превращаю ихъ въ мелкій кустарникъ или прекрасныя, открытыя поляны, приготовляю при звукѣ флейтъ и волымокъ арену для послѣдняго суда.
Въ-четвертыхъ, умѣренности, поѣдая свой хлѣбъ на корню, какъ отшельникъ, живу салатомъ и кореньями, становлюсь выше чувственныхъ аппетитовъ и сберегаю для калѣкъ и убогихъ. Ибо такимъ путемъ я обхожусь безъ полольщиковъ, которымъ надо платить деньги; безъ косарей, которые любятъ выпить и не разбавляютъ вино водою; безъ жнецовъ, которые хотятъ, чтобы ихъ кормили пирогами; безъ молотильщиковъ, которые, по свидѣтельству Thestilis Вир-
- ↑ Сенека, Thyest.
если он хочет так жить и не хочет беречь свое добро, то обогатить его будет невозможно или, по крайней мере, очень трудно.
— Обогатить? — повторил Панург. Разве вы это задумали? Разве вы хотите, чтобы я был богат на этом свете? Богом и всеми добрыми людьми клянусь, жить весело — вот главное дело! Никакие другие старания, никакие другие заботы не должны проникать в святая святых вашего божественного мозга. Пусть ясность вашего духа никогда не смущается подобными мелкими и досадными, тревогами. Пока вы живете весело, бодро, благополучно, я буду считать себя слишком богатым. Все кричат: «Хозяйство! Хозяйство!» Но иной, толкующий про хозяйство, ровно ничего в нём не понимает. Об этом надо меня спросить. И знаете лн, что я вам скажу: в том, что мне ставится в порок, я только подражал парижским университету и парламенту, — местам, представляющим собою истинный источник и живую идею пантеологии, как и всякой справедливости. Еретик тот, кто в этом сомневается или этому не верит. Они съедают своего епископа или — что одно и то же — весь годовой, а иногда и двухгодичный доход со своей епархии в один день, в тот именно, когда вступает в должность. И он не может от этого уклониться, если не хочет быть побитым каменьями. Кроме того, я следую в этом четырем главным добродетелям:
Во-первых, осторожности, забирая деньги вперед. Ведь никто не знает, что его ждет впереди. Кто знает, простоит ли мир еще три года? И даже если бы он простоял и дольние, то есть ли такой безумный человек, который бы посмел быть уверенным, что еще проживет три года?
«Кто из людей так распоряжается судьбой, что может рассчитывать прожить до завтра»[1].
Во-вторых, справедливости отрицательной, потому что, покупая дорого, я покупаю в кредит, а, продавая дешево, продаю на чистые деньги. Что говорит Катон по этому поводу в своем «Хозяйстве»? «Надо, говорит он, чтобы отец семейства был непрерывным продавцом». Таким путем он непременно станет, наконец, богат, если не закроет лавочки. И затем справедливости положительной: ибо кормлю добрых, — заметьте это, добрых, — и приятных сотоварищей, которых судьба выкинула на голодную скалу, как и спутников Улисса, без всякого провианта, и добрых, заметьте это, — добрых и молодых, — заметьте: молодых подруг. Ведь, согласно изречению Гиппократа, молодежь трудно переносит голод, в особенности когда она жива, бодра, подвижна, легко увлекается и волнуется. А такая молодежь, в свою очередь, дорога для людей доброжелательных, потому что настроена в духе Платона и Цицерона и считает, что родилась в мир не для себя только, но готова жертвовать собой своей партии и своим друзьям.
В-третьих, силе, так как я, подобно второму Милону Кротонскому, срубаю большие деревья, вырубаю глухие леса, разоряю логовища волков и кабанов, притоны разбойников, убийц и фальшивых монетчиков, убежища еретиков и превращаю их в мелкий кустарник или прекрасные, открытые поляны, приготовляю при звуке флейт и волымок арену для последнего суда.
В-четвертых, умеренности, поедая свой хлеб на корню, как отшельник, живу салатом и кореньями, становлюсь выше чувственных аппетитов и сберегаю для калек и убогих. Ибо таким путем я обхожусь без полольщиков, которым надо платить деньги; без косарей, которые любят выпить и не разбавляют вино водою; без жнецов, которые хотят, чтобы их кормили пирогами; без молотильщиков, которые, по свидетельству Thestilis Вир-
- ↑ Сенека, Thyest.
