что всѣ черти держатъ здѣсь свой капитулъ.» Естественно предположить, что здѣсь рѣчь идетъ о ватиканскихъ и тому подобныхъ церковныхъ молніяхъ… Но другой комментаторъ несогласенъ съ этимъ толкованіемъ и находитъ болѣе вѣроятнымъ, что эта буря изображаетъ скорѣе грозное вторженіе Карла V въ Лотарингію и Фландрію въ 1552 г., когда онъ осадилъ Метцъ. Штурманъ — это коннетабль де-Монморанси, а братъ Ліанъ, проявившій тоже большую дѣятельность и неустрашимость во время бури, — это кардиналъ дю-Беллэ; трусъ Нанургь, который то богохульствуетъ, то ханжитъ, — представляетъ собою кардинала де-Лоррена.
Подъ островами Макреоновъ[1] слѣдуетъ разумѣть Англію и преимущественно англійскій островъ Гернсей, въ которомъ находится одна гавань, одинъ городъ, одинъ замокъ и десять деревень; цѣлью же Раблэ является здѣсь, будто бы, желаніе превознести царствованіе Франциска І передъ царствованіемъ Генриха II. Доказательство же того, что подъ островами Макреоновъ подразумѣется Англія, видятъ въ томъ, что все, что здѣсь разсказываетъ о нихъ Раблэ, все это повѣствуетъ Плутархъ (на котораго Раблэ даже ссылается въ концѣ 27 главы) о Британскихъ островахъ.
Въ королевствѣ Квинтъ-Эссенціи, по общему мнѣнію комментаторовъ, Раблэ имѣлъ въ виду изобразить алхимиковъ, астрологовъ и эмпириковъ. При этомъ онъ осмѣиваетъ взглядъ Аристотеля на «Энтелехію» (то-есть душу), а также многія другія пустыя и призрачныя науки, какъ, напримѣръ, схоластическія тонкости сорбонскаго богословія, которое онъ называлъ Матеотехникой.
Ковровая страна — страна лжи или, вѣрнѣе, ложныхъ представленій и служитъ критикой древнихъ и новѣйшихъ лживыхъ разсказовъ различныхъ путешественниковъ, всякихъ чудесныхъ розсказней и химеръ, равно какъ и чудовищъ и небылицъ, которыми полны средневѣковые романы, усердно еще читавшіеся въ эпоху Раблэ.
Фонарная страна изображаетъ міръ ученыхъ и просвѣщенныхъ людей, гдѣ собирается духовный капитулъ (Тріентскій соборъ).
Изъ приведенныхъ выше примѣровъ читатели могутъ судить, какъ произвольны,
чтобы не сказать фантастичны, толкованія комментаторовъ, и къ какимъ ухищреніямъ прибѣгаютъ они для разъясненія того, что часто не нуждается ни въ какихъ истолкованіяхъ. При этомъ усердіе ихъ заходитъ такъ далеко, что они находятъ нужнымъ толковать по-своему почти каждую строчку, каждую шутливую выходку писателя и этимъ скорѣе затемняютъ его, нежели разъясняютъ. Между тѣмъ, за исключеніемъ тѣхъ мѣстъ, гдѣ Раблэ намѣренно теменъ, сатира его довольно прозрачна и не нуждается ни въ какихъ комментаріяхъ. Насмѣшки его надъ монахами и вообще католическимъ духовенствомъ — насмѣшки очень ѣдкія, хотя и замаскированы, но очень ясны, и такую смѣлость обличенія можно объяснить только тѣмъ, что въ ту эпоху, когда жилъ Раблэ, «престолъ и алтарь» еще не объединились, какъ это случилось позднѣе, и даже, наоборотъ, еще боролись вообще за преобладаніе, и въ частности Генрихъ II враждовалъ съ римской куріей, такъ что выходки Раблэ противъ послѣдней были ему по нраву и недаромъ онъ такъ усиленно покровительствовалъ ему и охранялъ его отъ преслѣдованія духовенства, которое неоднократно порывалось его сжечь на кострѣ и непремѣнно сожгло бы безъ этого высокаго покровительства.
Какъ уже раньше сказано, комментаторы въ своемъ усердіи совершенно упускаютъ изъ виду, что произведеніе Раблэ есть прежде всего произведеніе поэтической фантазіи, а вовсе не тенденціозное, подстрочное, если можно такъ выразиться, обличеніе существующей дѣйствительности. Многіе французскіе критики называютъ Раблэ по этомъ, а его сатирическій романъ — поэмой. Фердинандъ Брюнетьеръ проводитъ параллель между нимъ и Гомеромъ: первая и вторая книга произведенія Раблэ образуютъ своего рода «Иліаду», гдѣ такъ же, какъ и въ «Иліадѣ» Гомера, рѣчь идетъ только о генеалогіяхъ, сраженіяхъ и пирахъ; третья книга — центръ и узелъ всего сочиненія, гдѣ герои отдыхаютъ послѣ побѣды, занята ради ихъ развлеченія нескончаемыми разсужденіями о радостяхъ и опасностяхъ брака; двѣ послѣднихъ книги, гдѣ, какъ и въ «Одиссеѣ», тоже нѣтъ недостатка въ пирахъ, наполнены, вмѣсто сраженій, дорожными приключеніями, изслѣдованіями и открытіями.
«Естественно, — говоритъ Брюнетьеръ, — что у современниковъ поэта явилась мысль
- ↑ Долголѣтіе.
что все черти держат здесь свой капитул.» Естественно предположить, что здесь речь идет о ватиканских и тому подобных церковных молниях… Но другой комментатор несогласен с этим толкованием и находит более вероятным, что эта буря изображает скорее грозное вторжение Карла V в Лотарингию и Фландрию в 1552 г., когда он осадил Метц. Штурман — это коннетабль де Монморанси, а брат Лиан, проявивший тоже большую деятельность и неустрашимость во время бури, — это кардинал дю Белле; трус Нанургь, который то богохульствует, то ханжит, — представляет собою кардинала де Лоррена.
Под островами Макреонов[1] следует разуметь Англию и преимущественно английский остров Гернсей, в котором находится одна гавань, один город, один замок и десять деревень; целью же Рабле является здесь, будто бы, желание превознести царствование Франциска І перед царствованием Генриха II. Доказательство же того, что под островами Макреонов подразумеется Англия, видят в том, что всё, что здесь рассказывает о них Рабле, всё это повествует Плутарх (на которого Рабле даже ссылается в конце 27 главы) о Британских островах.
В королевстве Квинт-Эссенции, по общему мнению комментаторов, Рабле имел в виду изобразить алхимиков, астрологов и эмпириков. При этом он осмеивает взгляд Аристотеля на «Энтелехию» (то есть душу), а также многие другия пустые и призрачные науки, как, например, схоластические тонкости сорбонского богословия, которое он называл Матеотехникой.
Ковровая страна — страна лжи или, вернее, ложных представлений и служит критикой древних и новейших лживых рассказов различных путешественников, всяких чудесных розсказней и химер, равно как и чудовищ и небылиц, которыми полны средневековые романы, усердно еще читавшиеся в эпоху Рабле.
Фонарная страна изображает мир ученых и просвещенных людей, где собирается духовный капитул (Триентский собор).
Из приведенных выше примеров читатели могут судить, как произвольны,
чтобы не сказать фантастичны, толкования комментаторов, и к каким ухищрениям прибегают они для разъяснения того, что часто не нуждается ни в каких истолкованиях. При этом усердие их заходит так далеко, что они находят нужным толковать по-своему почти каждую строчку, каждую шутливую выходку писателя и этим скорее затемняют его, нежели разъясняют. Между тем, за исключением тех мест, где Рабле намеренно темен, сатира его довольно прозрачна и не нуждается ни в каких комментариях. Насмешки его над монахами и вообще католическим духовенством — насмешки очень едкие, хотя и замаскированы, но очень ясны, и такую смелость обличения можно объяснить только тем, что в ту эпоху, когда жил Рабле, «престол и алтарь» еще не объединились, как это случилось позднее, и даже, наоборот, еще боролись вообще за преобладание, и в частности Генрих II враждовал с римской курией, так что выходки Рабле против последней были ему по нраву и недаром он так усиленно покровительствовал ему и охранял его от преследования духовенства, которое неоднократно порывалось его сжечь на костре и непременно сожгло бы без этого высокого покровительства.
Как уже раньше сказано, комментаторы в своем усердии совершенно упускают из виду, что произведение Рабле есть прежде всего произведение поэтической фантазии, а вовсе не тенденциозное, подстрочное, если можно так выразиться, обличение существующей действительности. Многие французские критики называют Рабле по этом, а его сатирический роман — поэмой. Фердинанд Брюнетьер проводит параллель между ним и Гомером: первая и вторая книга произведения Рабле образуют своего рода «Илиаду», где так же, как и в «Илиаде» Гомера, речь идет только о генеалогиях, сражениях и пирах; третья книга — центр и узел всего сочинения, где герои отдыхают после победы, занята ради их развлечения нескончаемыми рассуждениями о радостях и опасностях брака; две последних книги, где, как и в «Одиссее», тоже нет недостатка в пирах, наполнены, вместо сражений, дорожными приключениями, исследованиями и открытиями.
«Естественно, — говорит Брюнетьер, — что у современников поэта явилась мысль
- ↑ Долголетие.
