ленно побѣжалъ къ ней съ быстротою стрѣлы, пущенной изъ лука, и поймалъ въ одинъ мигъ, а на бѣгу схватилъ руками въ воздухѣ четырехъ большихъ драхвъ, семерыхъ стрепетовъ, двадцать шесть сѣрыхъ куропатокъ, тридцать двѣ красныхъ, шестерыхъ фазановъ, девять бекасовъ, девятнадцать цапель, тридцать два дикихъ голубя и убилъ ногами десять или двѣнадцать зайцевъ и кроликовъ, пятнадцать вепренковъ, двоихъ барсуковъ, трехъ большихъ лисицъ. Хвативъ саблей по головѣ дикой козы, онъ убилъ ее и, принеся на мѣсто, подобралъ зайцевъ, кроликовъ и вепренковъ. И издали, откуда только могли заслышать его голосъ, — вскричалъ:
— Панургъ, другъ мой, уксусъ, уксусъ!
Вслѣдствіе чего добрый Пантагрюэль подумалъ, что его тошнитъ, и велѣлъ принести уксуса. Но Панургъ хорошо понялъ, что пахнетъ жаркимъ, и дѣйствительно указалъ благородному Пантагрюэлю, что Карпалимъ несетъ на плечѣ дикую козу, а весь поясъ его увѣшанъ зайцами. И тутъ Эпистемонъ соорудилъ во имя девяти музъ девять прекрасныхъ деревянныхъ вертеловъ, на манеръ античныхъ. Эстенъ помогалъ сдирать кожу, а Панургъ устроилъ изъ двухъ рыцарскихъ сѣделъ родъ тагана, и они заставили плѣнника жарить дичь на огнѣ, который сожигалъ рыцарей. И послѣ того начался пиръ на весь міръ; весело было глядѣть, какъ они работали зубами и челюстями; никто изъ нихъ охулки на руку не положилъ.
Пантагрюэль вдругъ сказалъ:
— Хорошо было бы, если бы у каждаго изъ васъ привѣшена была къ подбородку пара бубенчиковъ, а къ моему большіе колокола съ колоколенъ Ренна, Пуатье, Тура и Камбрэ: мы бы подъ музыку работали челюстями.
— А знаете ли, — отвѣчалъ Панургъ, лучше было бы намъ заняться нашимъ дѣломъ и обсудить, какимъ способомъ намъ одолѣть враговъ.
— Умно сказано, — замѣтилъ Пантагрюэль.
И спросилъ у плѣнника:
— Другъ мой, скажи намъ правду, и смотри, не ври, если не хочешь, чтобы тебя ободрали живымъ, потому что вѣдь это я — тотъ людоѣдъ, что ѣстъ маленькихъ дѣтей; скажи намъ про порядокъ, численность и крѣпость арміи.
На это плѣнникъ отвѣчалъ:
— Господинъ, узнайте истину, что въ арміи находятся: триста великановъ, въ каменныхъ панцыряхъ, роста громаднаго, но все же не такого, какъ вы, за исключеніемъ одного, предводителя ихъ, котораго зовутъ Оборотень, и онъ вооруженъ циклопическими наковальнями; сто шестьдесятъ три тысячи пѣхотинцевъ, вооруженныхъ чортовой кожей, людей сильныхъ и храбрыхъ; одиннадцать тысячъ четыреста рейтаровъ; три тысячи шестьсотъ тяжелыхъ орудій и безчисленное множество лодокъ; сто пятьдесятъ тысячъ публичныхъ женщинъ, красивыхъ какъ богини…
— Вотъ это по моей части, — сказалъ Панургъ.
— Однѣ изъ нихъ амазонки, другія — уроженки Ліона, третьи — парижанки, уроженки Турени, Анжера, Пуату, нормандки, нѣмки, всѣхъ странъ и всѣхъ языковъ.
— Вотъ какъ, — замѣтилъ Пантагрюэль, — но король тамъ?
— Да, государь, — отвѣчалъ плѣнникъ, — своей собственной персоной, и мы зовемъ его Анархомъ, королемъ Дипсодовъ, что означаетъ: люди жаждущіе, и вы, въ самомъ дѣлѣ, не видѣли людей, болѣе падкихъ до питья. И шатеръ его охраняется стражей.
— Довольно, — сказалъ Пантагрюэль. Ну, дѣти, готовы ли вы идти со мной?
На это Панургъ отвѣчалъ:
— Пусть Богъ покараетъ того, кто васъ оставитъ. Я уже надумалъ, какимъ образомъ я ихъ всѣхъ побью какъ свиней и ни одинъ отъ меня не уйдетъ, и чортъ не будетъ обиженъ. Но меня заботитъ одно только.
— Что же именно? — спросилъ Пантагрюэль.
— А то, — отвѣчалъ Панургъ, ка-
ленно побежал к ней с быстротою стрелы, пущенной из лука, и поймал в один миг, а на бегу схватил руками в воздухе четырех больших драхв, семерых стрепетов, двадцать шесть серых куропаток, тридцать две красных, шестерых фазанов, девять бекасов, девятнадцать цапель, тридцать два диких голубя и убил ногами десять или двенадцать зайцев и кроликов, пятнадцать вепренков, двоих барсуков, трех больших лисиц. Хватив саблей по голове дикой козы, он убил ее и, принеся на место, подобрал зайцев, кроликов и вепренков. И издали, откуда только могли заслышать его голос, — вскричал:
— Панург, друг мой, уксус, уксус!
Вследствие чего добрый Пантагрюэль подумал, что его тошнит, и велел принести уксуса. Но Панург хорошо понял, что пахнет жарким, и действительно указал благородному Пантагрюэлю, что Карпалим несет на плече дикую козу, а весь пояс его увешан зайцами. И тут Эпистемон соорудил во имя девяти муз девять прекрасных деревянных вертелов, на манер античных. Эстен помогал сдирать кожу, а Панург устроил из двух рыцарских седел род тагана, и они заставили пленника жарить дичь на огне, который сожигал рыцарей. И после того начался пир на весь мир; весело было глядеть, как они работали зубами и челюстями; никто из них охулки на руку не положил.
Пантагрюэль вдруг сказал:
— Хорошо было бы, если бы у каждого из вас привешена была к подбородку пара бубенчиков, а к моему большие колокола с колоколен Ренна, Пуатье, Тура и Камбре: мы бы под музыку работали челюстями.
— А знаете ли, — отвечал Панург, лучше было бы нам заняться нашим делом и обсудить, каким способом нам одолеть врагов.
— Умно сказано, — заметил Пантагрюэль.
И спросил у пленника:
— Друг мой, скажи нам правду, и смотри, не ври, если не хочешь, чтобы тебя ободрали живым, потому что ведь это я — тот людоед, что ест маленьких детей; скажи нам про порядок, численность и крепость армии.
На это пленник отвечал:
— Господин, узнайте истину, что в армии находятся: триста великанов, в каменных панцирях, роста громадного, но всё же не такого, как вы, за исключением одного, предводителя их, которого зовут Оборотень, и он вооружен циклопическими наковальнями; сто шестьдесят три тысячи пехотинцев, вооруженных чёртовой кожей, людей сильных и храбрых; одиннадцать тысяч четыреста рейтаров; три тысячи шестьсот тяжелых орудий и бесчисленное множество лодок; сто пятьдесят тысяч публичных женщин, красивых как богини…
— Вот это по моей части, — сказал Панург.
— Одни из них амазонки, другие — уроженки Лиона, третьи — парижанки, уроженки Турени, Анжера, Пуату, нормандки, немки, всех стран и всех языков.
— Вот как, — заметил Пантагрюэль, — но король там?
— Да, государь, — отвечал пленник, — своей собственной персоной, и мы зовем его Анархом, королем Дипсодов, что означает: люди жаждущие, и вы, в самом деле, не видели людей, более падких до питья. И шатер его охраняется стражей.
— Довольно, — сказал Пантагрюэль. Ну, дети, готовы ли вы идти со мной?
На это Панург отвечал:
— Пусть Бог покарает того, кто вас оставит. Я уже надумал, каким образом я их всех побью как свиней и ни один от меня не уйдет, и чёрт не будет обижен. Но меня заботит одно только.
— Что же именно? — спросил Пантагрюэль.
— А то, — отвечал Панург, ка-
