молочайнымъ сокомъ. Потомъ поднесъ его къ свѣчкѣ, чтобы видѣть, не писано ли оно сокомъ отъ бѣлаго лука. Потомъ натеръ его орѣховымъ масломъ, — не писано ли оно щелокомъ отъ фиговаго дерева? Потомъ потеръ его молокомъ женщины, кормившей грудью перворожденную дочь, — не писано ли оно лягушечьей кровью? Потомъ потеръ уголокъ его пепломъ отъ гнѣзда ласточекъ, чтобы видѣть, не писано ли оно росой съ жидовскихъ вишенъ. Затѣмъ другой уголъ потеръ сѣрой, которая выходитъ изъ ушей, — не писано ли оно желчью ворона? Потомъ намочилъ его въ уксусѣ, — не писано ли оно скамоніей? Потомъ жиромъ летучихъ мышей, — не писано ли оно китовымъ спермацетомъ? Потомъ осторожно положилъ его въ чистую воду, чтобы видѣть, не писано ли оно квасцами. Но видя, что изъ этого ничего не выходитъ, призвалъ курьера и спросилъ:
— Скажи, другъ, — дама, пославшая тебя сюда, не дала ли тебѣ на дорогу палку? Думаю, что она, быть можетъ, прибѣгла къ хитрости, которую употребилъ Авесъ Геллій.
Но курьеръ отвѣчалъ ему:
— Нѣтъ, сударь.
Послѣ того Панургъ хотѣлъ сбрить ему волосы, чтобы узнать, не написала ли дама того, что хотѣла сказать, на его бритой головѣ посредствомъ обожженной соломинки; но, видя, что у него слишкомъ длинные волосы, отказался отъ этой мысли, сообразивъ, что въ такой короткій срокъ волосы не могли бы у него отрости. И вотъ онъ сказалъ Пантагрюэлю:
— Господинъ, именемъ Бога клянусь, что ничего тутъ не понимаю. Чтобы узнать, не написано ли тутъ чего-нибудь, я прибѣгалъ къ способамъ, описаннымъ тосканцемъ Франческо ди-Ніанто, который сообщаетъ, какъ писать невидимыми письменами, и тѣмъ, о которыхъ говоритъ Зороастръ Peri Grammaton acréton acréton и Кальфурній Бассъ: de Litteris illegibilibus, но ничего не увидѣлъ и думаю, что остается только осмотрѣть кольцо. Давайте-ка его сюда.
И вотъ, осматривая его, нашли внутри надпись по-еврейски: Lamah hazabathani; и тогда призвали Эпистемона, спрашивая его, что это значитъ. На это онъ отвѣчалъ, что это еврейскія слова, означающія: Почто меня оставилъ? И тутъ Панургъ вдругъ объявилъ:
— Понимаю, въ чемъ дѣло. Видите ли вы этотъ брилліантъ? Онъ фальшивый. Вотъ, значитъ, толкованіе того, что хочетъ сказать дама: — Скажи, фальшивый любовникъ, зачѣмъ ты меня бросилъ?
Пантагрюэль немедленно согласился съ этимъ толкованіемъ и вспомнилъ, что, уѣзжая, даже не простился съ дамой, и огорчался этимъ, и готовъ былъ
_p._51.png)
молочайным соком. Потом поднес его к свечке, чтобы видеть, не писано ли оно соком от белого лука. Потом натер его ореховым маслом, — не писано ли оно щелоком от фигового дерева? Потом потер его молоком женщины, кормившей грудью перворожденную дочь, — не писано ли оно лягушечьей кровью? Потом потер уголок его пеплом от гнезда ласточек, чтобы видеть, не писано ли оно росой с жидовских вишен. Затем другой угол потер серой, которая выходит из ушей, — не писано ли оно желчью ворона? Потом намочил его в уксусе, — не писано ли оно скамонией? Потом жиром летучих мышей, — не писано ли оно китовым спермацетом? Потом осторожно положил его в чистую воду, чтобы видеть, не писано ли оно квасцами. Но видя, что из этого ничего не выходит, призвал курьера и спросил:
— Скажи, друг, — дама, пославшая тебя сюда, не дала ли тебе на дорогу палку? Думаю, что она, быть может, прибегла к хитрости, которую употребил Авес Геллий.
Но курьер отвечал ему:
— Нет, сударь.
После того Панург хотел сбрить ему волосы, чтобы узнать, не написала ли дама того, что хотела сказать, на его бритой голове посредством обожженной соломинки; но, видя, что у него слишком длинные волосы, отказался от этой мысли, сообразив, что в такой короткий срок волосы не могли бы у него отрасти. И вот он сказал Пантагрюэлю:
— Господин, именем Бога клянусь, что ничего тут не понимаю. Чтобы узнать, не написано ли тут чего-нибудь, я прибегал к способам, описанным тосканцем Франческо ди Нианто, который сообщает, как писать невидимыми письменами, и тем, о которых говорит Зороастр Peri Grammaton acréton acréton и Кальфурний Басс: de Litteris illegibilibus, но ничего не увидел и думаю, что остается только осмотреть кольцо. Давайте-ка его сюда.
И вот, осматривая его, нашли внутри надпись по-еврейски: Lamah hazabathani; и тогда призвали Эпистемона, спрашивая его, что это значит. На это он отвечал, что это еврейские слова, означающие: Почто меня оставил? И тут Панург вдруг объявил:
— Понимаю, в чём дело. Видите ли вы этот бриллиант? Он фальшивый. Вот, значит, толкование того, что хочет сказать дама: — Скажи, фальшивый любовник, зачем ты меня бросил?
Пантагрюэль немедленно согласился с этим толкованием и вспомнил, что, уезжая, даже не простился с дамой, и огорчался этим, и готов был
