га, которые они затѣмъ носили всю жизнь.
Въ другой разъ онъ набиралъ блохъ и вшей съ нищихъ св. Иннокентія и посыпалъ ими изъ трубочки или гусинаго пера воротнички самыхъ знатныхъ барышень, какихъ встрѣчалъ и даже въ церкви: онъ вѣдь никогда не становился на хорахъ, но всегда внизу среди женщинъ, — какъ за обѣдней, такъ и за вечерней и во время проповѣди.
Порою онъ крючками сцѣплялъ мужчинъ и женщинъ, пользуясь тѣснотой, и даже тѣхъ, которыя были одѣты въ прекрасныя шелковыя платья, и когда они хотѣли разойтись въ разныя стороны платья на нихъ разрывались.
Примѣчаніе. «Привычки» и «нравы» Панурга достаточно характеризуются вышеописанными шалостями. Дальнѣйшій перечень его подвиговъ этого рода только утомилъ бы современнаго читателя, не говоря уже о томъ, что многіе изъ этихъ подвиговъ невозможны по своей непристойности.
га, которые они затем носили всю жизнь.
В другой раз он набирал блох и вшей с нищих св. Иннокентия и посыпал ими из трубочки или гусиного пера воротнички самых знатных барышень, каких встречал и даже в церкви: он ведь никогда не становился на хорах, но всегда внизу среди женщин, — как за обедней, так и за вечерней и во время проповеди.
Порою он крючками сцеплял мужчин и женщин, пользуясь теснотой, и даже тех, которые были одеты в прекрасные шелковые платья, и когда они хотели разойтись в разные стороны платья на них разрывались.
Примечание. «Привычки» и «нравы» Панурга достаточно характеризуются вышеописанными шалостями. Дальнейший перечень его подвигов этого рода только утомил бы современного читателя, не говоря уже о том, что многие из этих подвигов невозможны по своей непристойности.
Однажды я нашелъ Панурга нѣсколько унылымъ и молчаливымъ и догадался, что у него нѣтъ денегъ, почему и спросилъ:
— Панургъ, вы больны, я это вижу по вашему лицу и угадываю болѣзнь: у васъ карманная чахотка; но не безпокойтесь: у меня еще найдется нѣсколько грошей, не помнящихъ родства, которые могутъ васъ выручить.
На это онъ мнѣ отвѣчалъ:
— Плевать на деньги, у меня ихъ будетъ со временемъ сколько угодно, потому что у меня есть философскій камень, притягивающій ко мнѣ деньги изъ кошельковъ, какъ магнитъ притягиваетъ желѣзо. Но хотите пойти за индульгенціями? — спросилъ онъ.
— Клянусь честью, — отвѣчалъ я, — не особенно гонюсь я за индульгенціями въ здѣшнемъ мірѣ; не знаю, какъ будетъ на томъ свѣтѣ; но пойдемте, ради Бога, однимъ денье больше или меньше — не велика важность.
— Но, — сказалъ онъ, — дайте же мнѣ взаймы одинъ денье на проценты.
— Нѣтъ, нѣтъ, — отвѣчалъ я. Я вамъ дамъ его даромъ.
— Grates vobis dominos, — отвѣчалъ онъ.
И мы пошли, начавъ съ церкви св. Гервасія, гдѣ я купилъ индульгенцію только около первой церковной кружки, потому что въ этихъ дѣлахъ довольствуюсь малымъ; послѣ чего прочиталъ молитвы и акаѳистъ св. Бригитты. Но онъ накупилъ индульгенцій около всѣхъ кружекъ и давалъ деньги каждому продавцу индульгенцій.
Оттуда мы перебывали въ соборѣ Нотръ-Дамъ, въ церкви св. Іоанна, св. Антонія, а также во всѣхъ другихъ церквахъ, гдѣ торговали индульгенціями. Я, съ своей стороны, ихъ болѣе не покупалъ, но онъ около каждой церковной кружки прикладывался къ мощамъ и каждому давалъ деньги.
Короче сказать, когда мы вернулись домой, онъ повелъ меня въ дворцовый кабачекъ и показалъ мнѣ десять или двѣнадцать изъ своихъ кармашковъ, биткомъ набитыхъ деньгами. При видѣ этого я перекрестился, говоря:
— Откуда вы взяли столько денегъ и въ такое короткое время?
На это онъ мнѣ отвѣчалъ, что онъ набралъ ихъ съ блюда, которое стоитъ около продавцовъ индульгенцій.
— Подавая имъ первый денье, — говорилъ онъ, — я такъ ловко положилъ его, что можно было подумать, что я далъ монету въ шесть денье; поэтому другой рукой я взялъ какъ бы сдачи двѣнадцать денье и то же повторилъ во всѣхъ церквахъ, гдѣ мы были.
— Вотъ какъ, — сказалъ я, — но вѣдь такимъ образомъ вы губите свою душу и поступаете какъ воръ и святотатецъ.
— Ну да, — отвѣчалъ онъ, — вы такъ думаете, но я иначе, потому что мнѣ кажется, что сами продавцы индульгенцій, когда говорятъ, подставляя мощи, къ которымъ я прикладываюсь: «centuplum accipies», предлагаютъ,
Однажды я нашел Панурга несколько унылым и молчаливым и догадался, что у него нет денег, почему и спросил:
— Панург, вы больны, я это вижу по вашему лицу и угадываю болезнь: у вас карманная чахотка; но не беспокойтесь: у меня еще найдется несколько грошей, не помнящих родства, которые могут вас выручить.
На это он мне отвечал:
— Плевать на деньги, у меня их будет со временем сколько угодно, потому что у меня есть философский камень, притягивающий ко мне деньги из кошельков, как магнит притягивает железо. Но хотите пойти за индульгенциями? — спросил он.
— Клянусь честью, — отвечал я, — не особенно гонюсь я за индульгенциями в здешнем мире; не знаю, как будет на том свете; но пойдемте, ради Бога, одним денье больше или меньше — не велика важность.
— Но, — сказал он, — дайте же мне взаймы один денье на проценты.
— Нет, нет, — отвечал я. Я вам дам его даром.
— Grates vobis dominos, — отвечал он.
И мы пошли, начав с церкви св. Гервасия, где я купил индульгенцию только около первой церковной кружки, потому что в этих делах довольствуюсь малым; после чего прочитал молитвы и акафист св. Бригитты. Но он накупил индульгенций около всех кружек и давал деньги каждому продавцу индульгенций.
Оттуда мы перебывали в соборе Нотр-Дам, в церкви св. Иоанна, св. Антония, а также во всех других церквах, где торговали индульгенциями. Я, с своей стороны, их более не покупал, но он около каждой церковной кружки прикладывался к мощам и каждому давал деньги.
Короче сказать, когда мы вернулись домой, он повел меня в дворцовый кабачок и показал мне десять или двенадцать из своих кармашков, битком набитых деньгами. При виде этого я перекрестился, говоря:
— Откуда вы взяли столько денег и в такое короткое время?
На это он мне отвечал, что он набрал их с блюда, которое стоит около продавцов индульгенций.
— Подавая им первый денье, — говорил он, — я так ловко положил его, что можно было подумать, что я дал монету в шесть денье; поэтому другой рукой я взял как бы сдачи двенадцать денье и то же повторил во всех церквах, где мы были.
— Вот как, — сказал я, — но ведь таким образом вы губите свою душу и поступаете как вор и святотатец.
— Ну да, — отвечал он, — вы так думаете, но я иначе, потому что мне кажется, что сами продавцы индульгенций, когда говорят, подставляя мощи, к которым я прикладываюсь: «centuplum accipies», предлагают,
