ленъ великимъ числомъ воинственнаго народа, обитающаго въ немъ, что не нуждается въ иномъ оплотѣ. Тѣмъ болѣе, что кто захотѣлъ бы обвести его стѣнами, какъ Страсбургъ, Орлеанъ или Феррару, не справился бы съ этой задачей, потому что расходы и издержки его одолѣли бы.
— Въ самомъ дѣлѣ? — замѣтилъ Панургъ. Однако хорошо имѣть каменное лицо передъ вторженіемъ непріятеля, хотя бы только затѣмъ, чтобы спросить: «Кто идетъ?» Что касается огромныхъ издержекъ, которыя, по вашему, неизбѣжны на то, чтобы обнести городъ стѣной, то если бы господа городскіе хозяева предложили мнѣ хорошенькое вознагражденіе, я бы научилъ ихъ новому способу дешево построить стѣну.
— Какимъ образомъ? — спросилъ Пантагрюэль.
— Никому не сообщайте то, что я вамъ скажу, — отвѣчалъ Панургъ…
_p._39.png)
Примѣчаніе. Окончаніе этой главы и способъ Панурга возводятъ стѣны немыслимы въ переводѣ, вслѣдствіе крайней непристойности.
<span style="color:#005000" title="силен">лен великим числом воинственного народа, обитающего в нём, что не нуждается в ином оплоте. Тем более, что кто захотел бы обвести его стенами, как Страсбург, Орлеан или Феррару, не справился бы с этой задачей, потому что расходы и издержки его одолели бы.
— В самом деле? — заметил Панург. Однако хорошо иметь каменное лицо перед вторжением неприятеля, хотя бы только затем, чтобы спросить: «Кто идет?» Что касается огромных издержек, которые, по вашему, неизбежны на то, чтобы обнести город стеной, то если бы господа городские хозяева предложили мне хорошенькое вознаграждение, я бы научил их новому способу дешево построить стену.
— Каким образом? — спросил Пантагрюэль.
— Никому не сообщайте то, что я вам скажу, — отвечал Панург…
Примечание. Окончание этой главы и способ Панурга возводят стены немыслимы в переводе, вследствие крайней непристойности.
Панургъ былъ средняго роста, не слишкомъ высокъ, неслишкомъ низокъ; носъ у него былъ орлиный, загнутый точно, ручки у бритвы; лѣтъ ему было отъ роду тридцать пять или около того; онъ былъ тонокъ, точно позолоченный оловянный кинжалъ; пріятнаго обращенія человѣкъ, но только черезчуръ неравнодушенъ къ женскому полу и подверженъ болѣзни, которую въ тѣ времена звали:
Faute d’argent, c’est douleur non-pareille[1].
Но y него, однако, было шестьдесятъ три способа доставать деньги, изъ которыхъ самымъ честнымъ и самымъ обыкновеннымъ было украдкой стащить ихъ.
Онъ былъ при этомъ озорникъ, воришка, гуляка и забулдыга, какихъ мало въ Парижѣ.
Au demeurant le meilleur fils du monde[2] и постоянно замышлялъ какія-нибудь каверзы противъ сержантовъ и патруля.
Случалось ему порой собрать троихъ или четверыхъ теплыхъ ребятъ, напоить ихъ къ вечеру какъ рыцарей-храмовниковъ и затѣмъ отвести на возвышенность, гдѣ стояла церковь св. Женевьевы, или же въ сосѣдство Наварскаго коллежа, и въ тотъ часъ,
- ↑ Безденежье — это несравненная боль.
- ↑ Въ сущности добрѣйшій малый. Фраза изъ современнаго Раблэ поэта Маро, которая вошла у французовъ въ поговорку.
Панург был среднего роста, не слишком высок, неслишком низок; нос у него был орлиный, загнутый точно, ручки у бритвы; лет ему было от роду тридцать пять или около того; он был тонок, точно позолоченный оловянный кинжал; приятного обращения человек, но только чересчур неравнодушен к женскому полу и подвержен болезни, которую в те времена звали:
Faute d’argent, c’est douleur non-pareille[1].
Но y него, однако, было шестьдесят три способа доставать деньги, из которых самым честным и самым обыкновенным было украдкой стащить их.
Он был при этом озорник, воришка, гуляка и забулдыга, каких мало в Париже.
Au demeurant le meilleur fils du monde[2] и постоянно замышлял какие-нибудь каверзы против сержантов и патруля.
Случалось ему порой собрать троих или четверых теплых ребят, напоить их к вечеру как рыцарей-храмовников и затем отвести на возвышенность, где стояла церковь св. Женевьевы, или же в соседство Наварского коллежа, и в тот час,
