— Панургъ, что это такое? Чему вы смѣетесь?
— Господинъ, — отвѣчалъ онъ, — я имъ разсказывалъ, какъ эти черти турки несчастны, что не могутъ пить вина, И если бы, кромѣ этого, не было ничего худого въ коранѣ Магомета, я бы изъ-за одного запрещенія пить вино никогда бы не принялъ его вѣры.
— Но разскажите мнѣ, — сказалъ Пантагрюэль, — какимъ образомъ вы ушли отъ турокъ?
_p._35.png)
— Богомъ клянусь, господинъ, — отвѣчалъ Панургъ, — что словечка не совру. Негодяи турки посадили меня на вертелъ, нашпиговавъ саломъ, какъ кролика, потому что я былъ такъ худъ, что мясо мое было бы очень невкусно, и поджаривали живымъ. И въ то время какъ они меня поджаривали, я взывалъ къ Божьему милосердію, памятуя о добромъ святомъ Лаврентіи, и неизмѣнно надѣялся на Бога, что Онъ спасетъ меня отъ этой пытки; такъ оно и случилось и самымъ необыкновеннымъ образомъ. Въ то время какъ я отъ всего сердца взывалъ къ Богу: «Господи Боже мой, помоги мнѣ! Господи Боже мой, избавь меня отъ пытки, которой меня подвергаютъ эти невѣрныя собаки за приверженность къ Твоему закону!», жарившій меня человѣкъ заснулъ по Божьему произволенію или по милости добраго Меркурія, хитро усыпившаго стоглазаго Аргуса. Когда я увидѣлъ, что онъ пересталъ вертѣть вертелъ, потому что заснулъ, я взялъ зубами головешку тѣмъ концомъ, который еще не загорѣлся, и бросилъ ее на колѣни моего мучителя, а другую бросилъ, какъ умѣлъ, подъ складную кровать, стоявшую около камина, гдѣ лежалъ соломенный тюфякъ господина мучителя. Огонь немедленно охватилъ солому и сообщился постели, а отъ постели перешелъ къ полу, сдѣланному изъ еловыхъ досокъ. Но все-
— Панург, что это такое? Чему вы смеетесь?
— Господин, — отвечал он, — я им рассказывал, как эти черти турки несчастны, что не могут пить вина, И если бы, кроме этого, не было ничего худого в коране Магомета, я бы из-за одного запрещения пить вино никогда бы не принял его веры.
— Но расскажите мне, — сказал Пантагрюэль, — каким образом вы ушли от турок?
— Богом клянусь, господин, — отвечал Панург, — что словечка не совру. Негодяи турки посадили меня на вертел, нашпиговав салом, как кролика, потому что я был так худ, что мясо мое было бы очень невкусно, и поджаривали живым. И в то время как они меня поджаривали, я взывал к Божьему милосердию, памятуя о добром святом Лаврентии, и неизменно надеялся на Бога, что Он спасет меня от этой пытки; так оно и случилось и самым необыкновенным образом. В то время как я от всего сердца взывал к Богу: «Господи Боже мой, помоги мне! Господи Боже мой, избавь меня от пытки, которой меня подвергают эти неверные собаки за приверженность к Твоему закону!», жаривший меня человек заснул по Божьему произволению или по милости доброго Меркурия, хитро усыпившего стоглазого Аргуса. Когда я увидел, что он перестал вертеть вертел, потому что заснул, я взял зубами головешку тем концом, который еще не загорелся, и бросил ее на колени моего мучителя, а другую бросил, как умел, под складную кровать, стоявшую около камина, где лежал соломенный тюфяк господина мучителя. Огонь немедленно охватил солому и сообщился постели, а от постели перешел к полу, сделанному из еловых досок. Но все-
