жены по-латыни и на саномъ изящномъ и образномъ языкѣ, не исключая Саллюстія, Баррона, Цицерона, Сенеки, Тита Ливія и Квинтиліана. Какъ же могли понять смыслъ, законовъ эти старые сумасброды, которые и въ глаза не видѣли хорошей книги на латинскомъ языкѣ? Какъ оно и явствуетъ изъ ихъ слога, достойнаго трубочистовъ или кухарей, но не юрисконсультовъ. Мало того: принимая во вниманіе, что законы извлекаются изъ среды нравственной и естественной философіи, гдѣ же ихъ понять этимъ дуракамъ, которые, клянусь Богомъ, менѣе свѣдущи въ философіи, чѣмъ мой мулъ? Что касается знанія гуманитарыхъ наукъ и знакомства съ древностями и исторіей, то они такъ же богаты ими, какъ жаба перьями; между тѣмъ всякое право требуетъ этихъ знаній и безъ нихъ не можетъ быть понятно, какъ я это со временемъ докажу въ своихъ сочиненіяхъ. Поэтому, если вы хотите, чтобы я ознакомился съ этимъ процессомъ, то прежде всего сожгите всѣ эти бумаги, а затѣмъ пригласите обоихъ дворянъ лично явиться ко мнѣ, и когда я ихъ выслушаю, тогда я скажу вамъ свое мнѣніе безъ обиняковъ и безъ утайки.
_p._32.png)
Противъ этого многіе изъ нихъ стали возражать, ибо вамъ извѣстно, что во всѣхъ собраніяхъ всегда больше глупцовъ, нежели умныхъ, и большинство всегда беретъ верхъ надъ лучшими людьми, какъ это замѣчаетъ Титъ Ливій, говоря о карѳагенянахъ.
Но вышеупомянутый Дуэ мужественно поддержалъ Пантагрюэля, доказывая, что тотъ вѣрно сказалъ, что всѣ эти регистры, запросы, отвѣты, упреки, уловки и всякая такая чертовщина не что иное, какъ извращеніе законовъ и судебная волокита, и что чортъ бы ихъ всѣхъ побралъ, если они станутъ дѣйствовать иначе, какъ въ духѣ Евангелія и философіи.
Въ концѣ концовъ всѣ бумаги сожгли и обоихъ дворянъ пригласили лично пожаловать.
И тогда Пантагрюэль сказалъ имъ:
— Вы тѣ самые, что затѣяли эту тяжбу между собой?
— Да, — отвѣчали они.
— Кто изъ васъ истецъ?
— Я, — отвѣчалъ г. Безкюль.
— Ну, такъ, другъ мой, разскажите мнѣ ваше дѣло правдиво отъ начала до конца. Если же вы соврете хотя бы въ одномъ словѣ, то честью клянусь, я снесу вамъ голову съ плечъ и докажу, что правосудію и на судѣ надо говорить одну только правду; поэтому
жены по-латыни и на саном изящном и образном языке, не исключая Саллюстия, Баррона, Цицерона, Сенеки, Тита Ливия и Квинтилиана. Как же могли понять смысл, законов эти старые сумасброды, которые и в глаза не видели хорошей книги на латинском языке? Как оно и явствует из их слога, достойного трубочистов или кухарей, но не юрисконсультов. Мало того: принимая во внимание, что законы извлекаются из среды нравственной и естественной философии, где же их понять этим дуракам, которые, клянусь Богом, менее сведущи в философии, чем мой мул? Что касается знания гуманитарных наук и знакомства с древностями и историей, то они так же богаты ими, как жаба перьями; между тем всякое право требует этих знаний и без них не может быть понятно, как я это со временем докажу в своих сочинениях. Поэтому, если вы хотите, чтобы я ознакомился с этим процессом, то прежде всего сожгите все эти бумаги, а затем пригласите обоих дворян лично явиться ко мне, и когда я их выслушаю, тогда я скажу вам свое мнение без обиняков и без утайки.
Против этого многие из них стали возражать, ибо вам известно, что во всех собраниях всегда больше глупцов, нежели умных, и большинство всегда берет верх над лучшими людьми, как это замечает Тит Ливий, говоря о карфагенянах.
Но вышеупомянутый Дуэ мужественно поддержал Пантагрюэля, доказывая, что тот верно сказал, что все эти регистры, запросы, ответы, упреки, уловки и всякая такая чертовщина не что иное, как извращение законов и судебная волокита, и что чёрт бы их всех побрал, если они станут действовать иначе, как в духе Евангелия и философии.
В конце концов все бумаги сожгли и обоих дворян пригласили лично пожаловать.
И тогда Пантагрюэль сказал им:
— Вы те самые, что затеяли эту тяжбу между собой?
— Да, — отвечали они.
— Кто из вас истец?
— Я, — отвечал г. Бескюль.
— Ну, так, друг мой, расскажите мне ваше дело правдиво от начала до конца. Если же вы соврете хотя бы в одном слове, то честью клянусь, я снесу вам голову с плеч и докажу, что правосудию и на суде надо говорить одну только правду; поэтому
