почему же въ такомъ случаѣ монаховъ изгоняютъ изъ честной компаніи, считая ихъ помѣхой, подобно тому, какъ пчелы прогоняютъ трутней отъ ульевъ? Ignavum fucos pecos, сказалъ Маро, а praesepibus arcent[1].
На это Гаргантюа отвѣчалъ:
— Совершенно вѣрно, что ряса и клобукъ навлекаютъ на себя брань,
ругательства и проклятія всего міра, подобно тому какъ вѣтеръ, по словамъ Цеція, привлекаетъ облака. Главная причина этому та, что они питаются грязью міра, то-есть его грѣхами, а потому ихъ и загоняютъ въ ихъ убѣжища, то-есть, монастыри и аббатства, которые отводятся въ сторону отъ людскихъ глазъ. Но если вы понимаете, почему надъ обезьяной въ домѣ всегда смѣются и дразнятъ ее, то поймете, почему отъ монаховъ всѣ бѣгаютъ, какъ молодые, такъ и старые. Обезьяна не стережетъ дома, какъ собака; она не ходитъ въ ярмѣ, какъ волъ; не даетъ ни молока, ни шерсти, какъ овца, и не возитъ тяжестей, какъ лошадь. Она только гадитъ и портитъ все, и за это надъ нею смѣются и бьютъ ее. Точно такъ и монахъ (я говорю про тунеядцевъ-монаховъ) не пашетъ, какъ крестьянинъ, не охраняетъ край, какъ военный человѣкъ, не лѣчитъ больныхъ, какъ врачъ, не проповѣдуетъ міру и не учитъ его, какъ добрый христіанскій пастырь и педагогъ; не доставляетъ странѣ нужныхъ и полезныхъ товаровъ, какъ купецъ. Вотъ причина, почему всѣ ихъ поднимаютъ на смѣхъ и ненавидятъ.
— Такъ; но вѣдь за то они молятъ Бога за насъ, — замѣтилъ Грангузье.
— Ничуть, — отвѣчалъ Гаргантюа, — вѣрно то, что они надоѣдаютъ всѣмъ сосѣдямъ своимъ колокольнымъ звономъ.
— А какъ же, — сказалъ монахъ, — обѣдня, заутреня и вечерня наполовину отслужены, когда оттрезвонятъ.
— Они бормочутъ себѣ подъ носъ легенды и псалмы, въ которыхъ ровно ничего не понимаютъ. Читаютъ безъ конца Pater noster вперемежку съ Ave Maria, тоже безъ толку и понятія. И это я называю не молиться Богу, а глумиться надъ Богомъ. И помогай имъ Боже, если они молятся за насъ, а не изъ боязни лишиться сладкой и жирной ѣды. Всѣ истинные христіане, всѣхъ состояній, во всѣхъ мѣстахъ и во всѣ времена молятся Богу, и Духъ Святой молится и предстательствуетъ за нихъ, и Богъ осѣняетъ ихъ своей благодатью. Вотъ таковъ и нашъ добрый братъ Жанъ. И потому каждый радъ его обществу. Онъ не ханжа, онъ не оборвышъ, онъ вѣжливъ, веселъ, рѣшителенъ, добрый товарищъ. Онъ работаетъ, трудится, защищаетъ угнетенныхъ, утѣшаетъ скорбящихъ, помогаетъ нуждающимся и охраняетъ виноградникъ своего аббатства.
— Я и кромѣ этого тружусь, — сказалъ монахъ, — прислуживая на клиросѣ за заутреней и панихидой; я изготовляю тетивы для лука, чищу лукъ и вяжу сѣти для поимки кроликовъ Я никогда не бываю празднымъ. Подавайте-ка мнѣ пить, пить! Принесите
- ↑ Трутней, безполезный народъ, онѣ удаляютъ отъ ульевъ.
почему же в таком случае монахов изгоняют из честной компании, считая их помехой, подобно тому, как пчелы прогоняют трутней от ульев? Ignavum fucos pecos, сказал Маро, а praesepibus arcent[1].
На это Гаргантюа отвечал:
— Совершенно верно, что ряса и клобук навлекают на себя брань,
ругательства и проклятия всего мира, подобно тому как ветер, по словам Цеция, привлекает облака. Главная причина этому та, что они питаются грязью мира, то есть его грехами, а потому их и загоняют в их убежища, то есть, монастыри и аббатства, которые отводятся в сторону от людских глаз. Но если вы понимаете, почему над обезьяной в доме всегда смеются и дразнят ее, то поймете, почему от монахов все бегают, как молодые, так и старые. Обезьяна не стережет дома, как собака; она не ходит в ярме, как вол; не дает ни молока, ни шерсти, как овца, и не возит тяжестей, как лошадь. Она только гадит и портит всё, и за это над нею смеются и бьют ее. Точно так и монах (я говорю про тунеядцев-монахов) не пашет, как крестьянин, не охраняет край, как военный человек, не лечит больных, как врач, не проповедует миру и не учит его, как добрый христианский пастырь и педагог; не доставляет стране нужных и полезных товаров, как купец. Вот причина, почему все их поднимают на смех и ненавидят.
— Так; но ведь за то они молят Бога за нас, — заметил Грангузье.
— Ничуть, — отвечал Гаргантюа, — верно то, что они надоедают всем соседям своим колокольным звоном.
— А как же, — сказал монах, — обедня, заутреня и вечерня наполовину отслужены, когда оттрезвонят.
— Они бормочут себе под нос легенды и псалмы, в которых ровно ничего не понимают. Читают без конца Pater noster вперемежку с Ave Maria, тоже без толку и понятия. И это я называю не молиться Богу, а глумиться над Богом. И помогай им Боже, если они молятся за нас, а не из боязни лишиться сладкой и жирной еды. Все истинные христиане, всех состояний, во всех местах и во все времена молятся Богу, и Дух Святой молится и предстательствует за них, и Бог осеняет их своей благодатью. Вот таков и наш добрый брат Жан. И потому каждый рад его обществу. Он не ханжа, он не оборвыш, он вежлив, весел, решителен, добрый товарищ. Он работает, трудится, защищает угнетенных, утешает скорбящих, помогает нуждающимся и охраняет виноградник своего аббатства.
— Я и кроме этого тружусь, — сказал монах, — прислуживая на клиросе за заутреней и панихидой; я изготовляю тетивы для лука, чищу лук и вяжу сети для поимки кроликов Я никогда не бываю праздным. Подавайте-ка мне пить, пить! Принесите
- ↑ Трутней, бесполезный народ, они удаляют от ульев.