торою онъ залилъ дорогу. Benedictus Dominus qui non dedit nos in captionem dentibus eorum. Anima nostra sicut passer erepta est de laqueo venantium[1], когда ыы попали въ волчью яму. Laqueus contritus est[2], руками Фурнилье, et nos liberati sumus[3]. Adjutorium nostrum, и проч.[4].
- ↑ Хвала Господу, который не предалъ насъ на растерзаніе ихъ зубами. Душа наша улетѣла какъ птичка изъ сѣтей птицелова.
- ↑ Веревка порвана.
- ↑ И мы свободны.
- ↑ Наше спасеніе и пр.
торою он залил дорогу. Benedictus Dominus qui non dedit nos in captionem dentibus eorum. Anima nostra sicut passer erepta est de laqueo venantium[1], когда ыы попали в волчью яму. Laqueus contritus est[2], руками Фурнилье, et nos liberati sumus[3]. Adjutorium nostrum, и проч.[4].
Когда Гаргантюа сѣлъ за столъ и первый голодъ былъ утоленъ, Грангузье сталъ разсказывать про начало и причину войны, возникшей между нимъ и Пикрошолемъ, и сообщилъ про то, какъ братъ Жанъ Сокрушитель сумѣлъ оборонить монастырскій виноградникъ, и превозносилъ его подвигъ надъ всѣми подвигами Камилла, Сципіона, Цезаря и Ѳемистокла.
Тогда Гаргантюа потребовалъ, чтобы за монахомъ немедленно послали, дабы посовѣтоваться съ нимъ, что теперь дѣлать. По его желанію, за нимъ отправился его метрдотель и весело привезъ его, вмѣстѣ съ палкой-крестомъ, на мулѣ Грангузье.
По его прибытіи его обласкали, цѣловали и всячески ублажали.
— Ахъ, братъ Жанъ, другъ мой, братецъ Жанъ, кузенъ Жанъ, любезный Жанъ, чертовъ кумъ, дай обнять себя, дружище! Дайте-ка я его тоже обниму; и я тоже, да хорошенько, чтобы у него косточки затрещали.
И братъ Жанъ соловьемъ заливался; не бывало еще человѣка такого вѣжливаго и любезнаго.
— Ладно, ладно, — говорилъ Гаргантюа,-поставьте-ка вотъ тутъ, рядомъ со мною, скамейку.
— Охотно, — отвѣчалъ монахъ, — если вамъ такъ угодно. Пажъ, воды! Лей, мое дитя, лей; она мнѣ освѣжитъ печень. Дай сюда, я прополощу себѣ горло.
— Deposita сарра, — сказалъ Гимнастъ, — долой эту рясу!
— Охъ! помилуй Богъ, господинъ! — отвѣчалъ монахъ. Есть статья in Statutis ordinis, которая противъ этого.
— Плевать, — сказалъ Гимнастъ, — плевать на вашу статью! Эта ряса давитъ вамъ плечи; снимите ее.
— Другъ мой, — отвѣчалъ монахъ, — оставь ее на мнѣ; ей-Богу, я только здоровѣе пить буду. Мнѣ веселѣе въ ней. Если я ее сниму, господа пажи накроятъ изъ нея подвязокъ, какъ они это уже разъ сдѣлали въ Куленъ. И, кромѣ того, у меня аппетитъ пропадетъ. Но когда я въ этомъ одѣяніи сяду за столъ, я выпью, ей-Богу, и за тебя, и за твою лошадь. Ну, смѣлѣе! Господи, помилуй отъ всякаго зла всю нашу компанію! Я уже поужиналъ; но тѣмъ не менѣе поѣмъ съ удовольствіемъ, потому что у меня желудокъ здоровый и объемистый, какъ сапогъ св. Бенедикта, и всегда разверзтый, какъ кошель адвоката. «Изъ всѣхъ рыбъ, кромѣ линя»[5], хватай крылышко куропатки или бедро монашенки; сама смерть покажется веселой, когда она захватитъ человѣка за веселымъ дѣломъ[6]. Нашъ настоятель очень любитъ бѣлое мясо каплуна.
— Въ этомъ, — сказалъ Гимнастъ, — онъ не похожъ на лисицъ, которыя никогда не ѣдятъ бѣлаго мяса каплуновъ, куръ и цыплятъ, пойманныхъ ими.
— Почему? — спросилъ монахъ.
— Потому что у нихъ нѣтъ поваровъ, которые бы имъ сварили, — отвѣчалъ Гимнастъ. А если мясо не доварено, то оно остается краснымъ и не бѣлѣетъ. Краснота мяса доказываетъ, что оно не доварено. За исключеніемъ омаровъ и раковъ, которые отъ варки получаютъ кардинальскій цвѣтъ.
— Клянусь праздникомъ тѣла Го-
- ↑ Хвала Господу, который не предал нас на растерзание их зубами. Душа наша улетела как птичка из сетей птицелова.
- ↑ Веревка порвана.
- ↑ И мы свободны.
- ↑ Наше спасение и пр.
- ↑ De tous les poissons fors que la tenche.
- ↑ Въ подлинникѣ: «n’est-ce pas falotement mourir quand on meurt le caiche roide?» Намекъ на средневѣковой латинскій стахъ:
«Arrectus moritur monacha quicunque potitur».
Когда Гаргантюа сел за стол и первый голод был утолен, Грангузье стал рассказывать про начало и причину войны, возникшей между ним и Пикрошолем, и сообщил про то, как брат Жан Сокрушитель сумел оборонить монастырский виноградник, и превозносил его подвиг над всеми подвигами Камилла, Сципиона, Цезаря и Фемистокла.
Тогда Гаргантюа потребовал, чтобы за монахом немедленно послали, дабы посоветоваться с ним, что теперь делать. По его желанию, за ним отправился его метрдотель и весело привез его, вместе с палкой-крестом, на муле Грангузье.
По его прибытии его обласкали, целовали и всячески ублажали.
— Ах, брат Жан, друг мой, братец Жан, кузен Жан, любезный Жан, чертов кум, дай обнять себя, дружище! Дайте-ка я его тоже обниму; и я тоже, да хорошенько, чтобы у него косточки затрещали.
И брат Жан соловьем заливался; не бывало еще человека такого вежливого и любезного.
— Ладно, ладно, — говорил Гаргантюа,-поставьте-ка вот тут, рядом со мною, скамейку.
— Охотно, — отвечал монах, — если вам так угодно. Паж, воды! Лей, мое дитя, лей; она мне освежит печень. Дай сюда, я прополощу себе горло.
— Deposita сарра, — сказал Гимнаст, — долой эту рясу!
— Ох! помилуй Бог, господин! — отвечал монах. Есть статья in Statutis ordinis, которая против этого.
— Плевать, — сказал Гимнаст, — плевать на вашу статью! Эта ряса давит вам плечи; снимите ее.
— Друг мой, — отвечал монах, — оставь ее на мне; ей-Богу, я только здоровее пить буду. Мне веселее в ней. Если я ее сниму, господа пажи накроят из неё подвязок, как они это уже раз сделали в Кулен. И, кроме того, у меня аппетит пропадет. Но когда я в этом одеянии сяду за стол, я выпью, ей-Богу, и за тебя, и за твою лошадь. Ну, смелее! Господи, помилуй от всякого зла всю нашу компанию! Я уже поужинал; но тем не менее поем с удовольствием, потому что у меня желудок здоровый и объемистый, как сапог св. Бенедикта, и всегда разверзтый, как кошель адвоката. «Из всех рыб, кроме линя»[1], хватай крылышко куропатки или бедро монашенки; сама смерть покажется веселой, когда она захватит человека за веселым делом[2]. Наш настоятель очень любит белое мясо каплуна.
— В этом, — сказал Гимнаст, — он не похож на лисиц, которые никогда не едят белого мяса каплунов, кур и цыплят, пойманных ими.
— Почему? — спросил монах.
— Потому что у них нет поваров, которые бы им сварили, — отвечал Гимнаст. А если мясо не доварено, то оно остается красным и не белеет. Краснота мяса доказывает, что оно не доварено. За исключением омаров и раков, которые от варки получают кардинальский цвет.
— Клянусь праздником тела Го-
