Она, свои скрывая груди
И лоно зыбкимъ тростникомъ,
На міръ, гдѣ колдовали люди,
Смотрѣла изъ рѣки тайкомъ.
Ей былъ понятенъ ихъ веселій
И ихъ заботъ вседневный строй, —
Призывъ пастушеской свирѣли,
Костеръ рыбачій подъ горой.
Она любила хороводы,
И пѣсни дѣвъ издалека.
Когда ложилась мгла на воды
И стыла темная рѣка.
А въ день осеннихъ водосвятій,
Изъ-подъ воды едва видна,
Какъ рѣчь таинственныхъ заклятій
Молитвы слушала она.
Когда же рой дѣтей, купаясь,
Шнырялъ по вспугнутой рѣкѣ,
Она звала ихъ, откликаясь
На непонятномъ языкѣ.
Она, свои скрывая груди
И лоно зыбким тростником,
На мир, где колдовали люди,
Смотрела из реки тайком.
Ей был понятен их веселий
И их забот вседневный строй, —
Призыв пастушеской свирели,
Костер рыбачий под горой.
Она любила хороводы,
И песни дев издалека.
Когда ложилась мгла на воды
И стыла темная река.
А в день осенних водосвятий,
Из-под воды едва видна,
Как речь таинственных заклятий
Молитвы слушала она.
Когда же рой детей, купаясь,
Шнырял по вспугнутой реке,
Она звала их, откликаясь
На непонятном языке.
