И, возвращаясь въ повседневность,
Домой, межъ утреннихъ тѣней,
Обманешь ли ты мужа ревность,
Иль чуткость матери твоей?
И, возвращаясь в повседневность,
Домой, меж утренних теней,
Обманешь ли ты мужа ревность,
Иль чуткость матери твоей?
На полѣ жизненнаго боя,
Гдѣ Рокъ влечетъ насъ, какъ самумъ,
Душа возжаждала покоя,
Молитвъ и одинокихъ думъ!
И вотъ презрѣвъ соблазнъ свободы
И міра призрачную ширь,
Сошелъ я подъ глухіе своды,
Въ твои затворы, монастырь!
Внѣ стѣнъ — и ужасъ и веселье,
Пиры любви и красоты.
Но здѣсь хранитъ ревниво келья
Всегда спокойныя мечты.
Я жизни иноческой свято
Блюду опредѣленный чинъ,
И дни, съ восхода до заката, —
Какъ рядъ медлительныхъ годинъ.
На поле жизненного боя,
Где Рок влечет нас, как самум,
Душа возжаждала покоя,
Молитв и одиноких дум!
И вот презрев соблазн свободы
И мира призрачную ширь,
Сошел я под глухие своды,
В твои затворы, монастырь!
Вне стен — и ужас и веселье,
Пиры любви и красоты.
Но здесь хранит ревниво келья
Всегда спокойные мечты.
Я жизни иноческой свято
Блюду определенный чин,
И дни, с восхода до заката, —
Как ряд медлительных годин.
