Безликая, она забыла счетъ обличій:
Подсказываетъ роль любовнику въ бреду,
И коршуна влечетъ надъ нивами къ добычѣ,
И гидрѣ маленькой даетъ дышать въ пруду.
Въ пустынѣ выжженной встаетъ былинкой смѣлой,
Въ ничтожной капелькѣ селитъ безмѣрный міръ,
Рождаетъ каждый мигъ, вплетаетъ тѣло въ тѣло,
И сѣмена существъ проноситъ чрезъ эѳиръ!
Отъ грозныхъ пирамидъ и гордыхъ библіотекъ
До горъ, воздвигнутыхъ изъ ракушекъ морскихъ,
Отъ криковъ дикаря, метнувшаго свой дротикъ,
До чернаго червя, который мудро тихъ, —
Сверкаетъ жизнь вездѣ, грохочетъ жизнь повсюду!
Бросаюсь въ глубь вѣковъ, — она горитъ на днѣ…
Бѣгу на высь временъ, — она кричитъ мнѣ: буду!
Она надъ всѣмъ, что есть; она во всемъ, во мнѣ!
Безликая, она забыла счет обличий:
Подсказывает роль любовнику в бреду,
И коршуна влечет над нивами к добыче,
И гидре маленькой дает дышать в пруду.
В пустыне выжженной встает былинкой смелой,
В ничтожной капельке селит безмерный мир,
Рождает каждый миг, вплетает тело в тело,
И семена существ проносит чрез эфир!
От грозных пирамид и гордых библиотек
До гор, воздвигнутых из ракушек морских,
От криков дикаря, метнувшего свой дротик,
До черного червя, который мудро тих, —
Сверкает жизнь везде, грохочет жизнь повсюду!
Бросаюсь в глубь веков, — она горит на дне…
Бегу на высь времен, — она кричит мне: буду!
Она над всем, что есть; она во всем, во мне!
