Неспѣшный ужасъ сладострастья,
Какъ смертный холодъ лезвея,
Вбираетъ жадно жизнь моя.
Неспѣшный ужасъ сладострастья
Растетъ, какъ бури шумъ, — и я
Благословляю стономъ счастья
Неспѣшный ужасъ сладострастья,
Какъ смертный холодъ лезвея.
Неспешный ужас сладострастья,
Как смертный холод лезвея,
Вбирает жадно жизнь моя.
Неспешный ужас сладострастья
Растет, как бури шум, — и я
Благословляю стоном счастья
Неспешный ужас сладострастья,
Как смертный холод лезвея.
Я былъ простертъ, я былъ какъ мертвый. Ты богомольными
руками мой станъ безвольный обвила,
Ты распаленными устами мнѣ грудь и плечи, лобъ и губы,
какъ краснымъ углемъ, обожгла.
И, множа странные соблазны, мѣняя ликъ многообразный,
въ меня впиваясь сотней жалъ,
Духъ непокорный съ башни черной ты сорвала рукой упорной,
и съ нимъ низринулась въ провалъ.
Въ безсильи падая, лишь крылья я видѣлъ надъ собой — да
алый, отъ свѣжей крови влажный, ротъ.
И скалы повторяли крики, и чьи-то поблѣднѣли лики, и пали
мы въ водоворотъ.
Я был простерт, я был как мертвый. Ты богомольными
руками мой стан безвольный обвила,
Ты распаленными устами мне грудь и плечи, лоб и губы,
как красным углем, обожгла.
И, множа странные соблазны, меняя лик многообразный,
в меня впиваясь сотней жал,
Дух непокорный с башни черной ты сорвала рукой упорной,
и с ним низринулась в провал.
В бессильи падая, лишь крылья я видел над собой — да
алый, от свежей крови влажный, рот.
И скалы повторяли крики, и чьи-то побледнели лики, и пали
мы в водоворот.
