Онъ пришелъ отъ ближней рѣчки,
Гдѣ дрожали тростники:
Передъ нимъ встаютъ овечки,
На него глядятъ быки.
Лошадямъ онъ гривы гладитъ,
Жеребятъ сбираетъ въ кругъ,
И со злой овчаркой ладитъ,
Какъ хозяинъ и какъ другъ.
Спитъ пастухъ, и дышитъ тминомъ,
И во снѣ видѣньямъ радъ…
Тихо бродитъ по долинамъ
Древній пастырь мѣстныхъ стадъ.
Он пришел от ближней речки,
Где дрожали тростники:
Перед ним встают овечки,
На него глядят быки.
Лошадям он гривы гладит,
Жеребят сбирает в круг,
И со злой овчаркой ладит,
Как хозяин и как друг.
Спит пастух, и дышит тмином,
И во сне виденьям рад…
Тихо бродит по долинам
Древний пастырь местных стад.
Въ небѣ благость, въ небѣ радость, Солнце льетъ живую
сладость, Солнцу — вѣрность, Солнцу — вздохъ!
Но листокъ родного клена, прежде сочный и зеленый,
наклонился и засохъ.
Въ небѣ снова ясность мая, облака уходятъ, тая, въ
завлекательную даль.
Но часы тепла короче, холоднѣй сырыя ночи, отлетѣвшихъ
птичекъ жаль!
В небе благость, в небе радость, Солнце льет живую
сладость, Солнцу — верность, Солнцу — вздох!
Но листок родного клена, прежде сочный и зеленый,
наклонился и засох.
В небе снова ясность мая, облака уходят, тая, в
завлекательную даль.
Но часы тепла короче, холодней сырые ночи, отлетевших
птичек жаль!
