Когда я, ночью, утомленъ, иду
Пустынной улицей, и стѣны сонны,
И фонари не говорятъ въ бреду,
И призраки ко мнѣ не благосклонны, —
Въ тиши холодной слышится порой
Мнѣ голосъ города, зовъ непреклонный:
„Ты, озабоченъ, здѣсь спѣшишь. Другой —
„На ложѣ ласкъ, въ смѣшномъ порывѣ, выгнутъ.
„Въ притонѣ третій скорченъ за игрой.
„Но живъ — лишь я, и, вами не постигнутъ,
„Смотрю, какъ царь, въ безмолвіе ночей.
„Ты думаешь, что вами я воздвигнутъ?
„Нѣтъ! люди — атомы въ крови моей,
„И, тѣла моего живыя клѣтки,
„Дома — тяну я въ глубину полей.
„Какъ птицамъ лѣсъ даритъ весною вѣтки,
„Свое богатство отдаю вамъ я,
„Но раньше имъ владѣли ваши предки.
Когда я, ночью, утомлен, иду
Пустынной улицей, и стены сонны,
И фонари не говорят в бреду,
И призраки ко мне не благосклонны, —
В тиши холодной слышится порой
Мне голос города, зов непреклонный:
«Ты, озабочен, здесь спешишь. Другой —
На ложе ласк, в смешном порыве, выгнут.
В притоне третий скорчен за игрой.
Но жив — лишь я, и, вами не постигнут,
Смотрю, как царь, в безмолвие ночей.
Ты думаешь, что вами я воздвигнут?
Нет! люди — атомы в крови моей,
И, тела моего живые клетки,
Дома — тяну я в глубину полей.
Как птицам лес дарит весною ветки,
Свое богатство отдаю вам я,
Но раньше им владели ваши предки.
