Чтобъ меня не увидѣлъ никто,
На прогулкахъ я прячусь, какъ трусъ,
Приподнявъ воротникъ у пальто
И на брови надвинувъ картузъ.
Я встрѣчаю нагія тѣла,
Посинѣлыя въ рыхломъ снѣгу,
Я минуты убійствъ стерегу
И смѣюсь безпощадно съ угла.
Я спускаюсь къ рѣкѣ. Подъ мостомъ
Выбираю угрюмый сугробъ,
И могилу копаю я въ немъ,
И ложусь въ приготовленный гробъ.
Загорается домъ… и другой…
Вотъ весь городъ пылаетъ въ огнѣ,
Но любуюсь на блескъ дорогой
Только я — въ ледяной тишинѣ.
А потомъ, отряхнувши пальто,
Принадвинувъ картузъ на глаза,
Я бѣгу въ неживые лѣса…
И не гонится сзади никто!
Чтоб меня не увидел никто,
На прогулках я прячусь, как трус,
Приподняв воротник у пальто
И на брови надвинув картуз.
Я встречаю нагие тела,
Посинелые в рыхлом снегу,
Я минуты убийств стерегу
И смеюсь беспощадно с угла.
Я спускаюсь к реке. Под мостом
Выбираю угрюмый сугроб,
И могилу копаю я в нем,
И ложусь в приготовленный гроб.
Загорается дом… и другой…
Вот весь город пылает в огне,
Но любуюсь на блеск дорогой
Только я — в ледяной тишине.
А потом, отряхнувши пальто,
Принадвинув картуз на глаза,
Я бегу в неживые леса…
И не гонится сзади никто!
