нилась, подулъ теплый вѣтеръ, снѣгъ началъ таять, а я, по мѣрѣ таянія снѣга, опускался все ниже, и ниже, пока не очутился на голой обнаженной землѣ. А то, что я въ темнотѣ ночи принялъ за верхушку дерева, къ которому и привязалъ свою лошадь, было не болѣе и не менѣе какъ верхушка-крестъ церковной колокольни.
Но задумываться надъ этимъ я не могъ — предстоялъ большой путь; и вотъ взялъ я свой пистолетъ, прицѣлился въ веревку, къ которой была привязана лошадь, пересѣкъ ее выстрѣломъ и мое доброе животное опять очутилось со мной.
Я сѣлъ на лошадь и поѣхалъ дальше.
Ѣхать было хорошо. Дорога благопріятствовала.
Ничего со мной не приключилось до въѣзда моего въ Россію, гдѣ не существуетъ обычая ѣздить зимой верхомъ на лошадяхъ. А такъ какъ мое обыкновеніе — придерживаться обычаевъ той страны и народа, гдѣ я въ данную минуту пребываю, то я и взялъ одноконныя санки, впрягъ свою лошадь и въ бодромъ состояніи духа отправился дальше, по дорогѣ въ С.-Петербургъ.
