оставить свободную и малозаботную жизнь, каковую препровождали они въ Россіи.
Чтобы такое понудило нещастнаго покуситься на жизнь свою, того не могу утверждать съ достовѣрностію, хотя многія причины дѣлаютъ Японцамъ жизнь ихъ несносною; ужасная мысль лишиться навсегда свиданія съ своими родными, находясь такъ сказать по среди оныхъ, была вѣроятно первымъ тому поводомъ. Сію догадку основываю я на томъ, что въ продолженіе нашей здѣсь бытности пронесся слухъ, что привезенные въ 1792 году Господиномъ Лаксманомъ Японцы осуждены на вѣчное заключеніе и не имѣютъ ни малѣйшаго сношенія со своими единоземцами. Сверхъ сего полагали тому причиною и слѣдующее: по прибытіи нашемъ подалъ, какъ говорили, сей Японецъ Баніосамъ письмо, въ которомъ жаловался не только на жестокіе съ ними въ Россіи поступки; но и на принужденіе ихъ къ перемѣнѣ вѣры, прибавивъ къ тому, что и посольство сіе предпринято главнѣйше съ намѣреніемъ испытать, не льзя ли ввести въ Японію Христіанскаго исповѣданія. Одна только чрезмѣрная злость могла сему Японцу внушить таковыя безсовѣстныя нарѣканія. Ко мщенію не имѣлъ онъ никакого повода; поелику принятъ былъ въ Россіи съ товарищами своими человѣколюбиво. При отъѣздѣ одарены они всѣ Императоромъ; на кораблѣ пользовались всевозможнымъ снизхожденіемъ. Сіе письмо не имѣло однако никакого успѣха. Неудача въ исполненіи предпріятія и угрызеніе совѣсти въ разсужденіи безчестнаго своего поступка, довели его, можетъ быть, до покушенія на жизнь свою. По залѣченіи раны
