тенному, вздумалъ разрушить доброе между нами согласіе, надѣясь имѣть чрезъ то какую либо для себя выгоду. По обстоятельнѣйшемъ извѣдываніи дѣла оказалось сіе подозрѣніе мое болѣе и болѣе вѣроятнымъ. Во время обѣда увѣдомилъ меня вахтенный Офицеръ, что Король, уѣхавшій за часъ токмо на берегъ, прибылъ опять на корабль, а съ нимъ и одинъ островитянинъ со свиньею, за которую требовалъ онъ маленькаго попугая. Чрезъ 10 минутъ потомъ вышелъ я на шканцы и увидѣлъ, что привезшій свинью уѣзжаетъ, разсердившись будто бы за то, что не дали ему вдругъ требованнаго попугая. Я сему удивился и, не желая пропустить случая достать свинью, просилъ Короля приказать нетерпеливому Островитянину возвратиться; но сей не слушая Королевскаго повелѣнія началъ грести къ берегу еще поспѣшнѣе. Немедлѣнно бросился одинъ изъ сопровождавшихъ Короля въ море, чтобы, какъ увѣрялъ Французъ, догнать лодку и уговорить Островитянина привезти на корабль свинью свою. Послѣ открылось, что произходило совсѣмъ противное. Островитянинъ посланъ былъ отъ Француза вмѣсто того на берегъ съ извѣстіемъ, что я намѣренъ наложить на Короля оковы. Естьли это, какъ я думаю, и не былъ вымыселъ Француза; но при всемъ томъ все поступилъ онъ противъ своей къ намъ обязанности; потому что не предувѣдомилъ меня о точныхъ Короля повелѣніяхъ, долженствовавшихъ имѣть вредныя послѣдствія. Я почиталъ дѣло сіе, какъ то оно и дѣйствительно было, малостію и не подавалъ ни малѣйшаго вида негодованія, а тѣмъ менѣе гнѣва, которой бы могъ возродить въ Королѣ подозрѣ-
